Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

было совершенно неактуально.

Перечёркнутая надежда – больше, чем просто отсутствие надежды. В том, что она перечеркнута, сомневаться уже не приходилось. В полуденном зное тикала только беда, только тоска… "Бес полуденный" – самый страшный. Кирилл пытался про себя молиться – но это было только неслышное сотрясение воздуха непроизнесёнными словами. Ничего от них в мире не менялось. Бог молчал. Проплывали за окном роскошные пейзажи, но душа была не там, где они. Кирилл пробовал молиться Богородице: раз Она – Мать, то уж чем-нибудь да поможет… Стало чуть-чуть легче. Совсем чуть-чуть. Примерно, как если при сильной зубной боли на минуту отвлечься каким-нибудь делом…

Тоска – это параллельная жизнь. С её линии ты можешь вернуться в нормальную всего за один миг: его-то ты и ждёшь… по законам неевклидовой геометрии.

Потом неожиданно пришло на помощь имя Сергия Радонежского, и как-то от этого сразу стало ясно, что место приближается. А уж когда вдали вдруг показалась до боли знакомая колокольня и "прошлогодние" купола, что-то разом переключилось в восприятии действительности.

Два раза в одну и ту же реку!? Как же так!?

"Это невозможно… Нет. Это неизбежно!" – вспомнил Кирилл знаменитый диалог из "Матрицы".

Возвращаемся туда, откуда само Время нас выгнало. Возвращаемся всё те же – по-прежнему избитые: Адамы? админы? адофобы? адофилы?.. кто мы – после всех катастроф мы уже не знаем… но мы – возвращаемся.

10. "В соединение вся призва…"

Егда снизшед языки слия,

разделяше языки Вышний, егда же

огненныя языки раздаяше,

в соединение вся призва; и согласно

славим Всесвятаго Духа.

Кондак праздника

Троицы

Неужели я снова – в монастыре монастырей, в этой сказке сказок – в Лавре!? Неужели и она существует, и я существую: всё это не приснилось – ни Лавра, ни жизнь…

Может, прежде я спал, но это - точно не сон!

Лавра, ровно как год назад, всё тем же идеальным Градом Божьим вырастала из мира людей и многобашенно царила в небе. Будто никуда из неё не уезжали, ни в аварию, ни в шторм не попадали…

Троица вчера, сегодня и завтра – всё та же.

Проблемы приходят и уходят – а Лавра стоит.

И от входа в неё два параллельных мира с именами "Красиво" и "Плохо", – именно параллельно, не пересекаясь! – совместились в душе. Но тот, который "Красиво", начавшись при одном только виде Лавры, здесь стал магистральным. "Плохо" – это то, чего здесь нет… что стоит, как инобытие, за воротами.

Здесь – Троица.

Сами ворота уже настраивают всякого входящего, что сейчас за ними откроется что-то… чего нет больше нигде… Арка вытянулась, как огромная галерея – сначала под башней, потом под Иоанно-Предтеченской церковью. И вся эта галерея была расписана, словно ворота – это уже собор. Первый из множества здешних храмов, как бы переходящих друг в друга.

На сводах переплелось так много ангельских крыльев, что, казалось, вся арка из них и состоит. Как вчерашнее закатное небо над Рыбинским морем. А по стенам, как кадры фильма – сцены из жития Сергия Радонежского. Сразу понятно, к кому ты заходишь в гости; кто тебя встречает у самого входа и кто поведёт дальше. "Второй раз на приём к одному и тому же врачу…" – подумал Кирилл, ступая в приёмный покой.

Сразу же за аркой – Пресвятая Троица смотрит со стены огромного Успенского собора. Её почему-то видишь в первую очередь. А уж дальше – необъятные купола. Вся Лавра необыкновенно многоцветна, но кажется бело-сине-золотой: видимо, три самых небесных цвета накладывают отпечаток на всё остальное.

Звёзды на её куполах притягивают к себе за много километров – как светила особые. Как спустившееся и сгустившееся небо.

Здесь оно само закругляется в луковки. Они стоят в пространстве, как свернувшиеся свитки, запечатанные сургучом звёзд. В эти секунды кажется: нет ничего на свете красивее этих древнерусских "небесных капель"… потому что как же может быть на Земле что-то красивее Неба. Жизнь наша, бестолковая, разрозненная, "разделённая сама в себе", рано или поздно собирается воедино и уж тогда, вопреки всем правилам физики, капает в небо этими куполами.

А на них – метель с астрономическими снежинками? океан с невиданными морскими звёздами? проросшие лучистые сады наших снов? Марина как-то давно говорила, что восьмиконечные звёзды символизируют Богородицу… но здесь они были не только восьми-, а многоконечные: разноконечные в разных ярусах.

Матерь Божья, помоги… надо, чтоб у всех была мать.

Вот и вновь вошли в сад этих куполов. А ведь ехали-то в Москву… Ну, вот и приехали! Чем тебе не столица? Вот тебе кремль. Вот тебе Игумен Земли Русской вместо "национального лидера".

Иногда кажется, что с миром на его заре произошло духовное землетрясение. Тряхнуло неслабо, и всё раздвоилось в глазах человечества. Тогда, выходит, настоящая Москва – это и есть Лавра. А то, что мы называем Москвой – всего лишь смещённый на 70 километров иллюзорный двойник. Ехать в настоящую Москву – это значит, ехать в Лавру. Нам не стоит ни с чем путать свою столицу. В Троице, в отличие от "Третьего Рима" нет державности – есть святость. Державе можно только покоряться, святыню – только любить.

Было похоже, что все остальные монастыри, какие они видели в путешествии, – это такие малые детишки, а Лавра – их мама. Она – всем родная! Даже кто видит её первый раз, узнаёт тут же. Будто до "первого раза" были ещё нулевые. Все её знают, все помнят, все любят. Приезжают к ней, как к себе домой. Не знать её – невозможно, не помнить – странно, не любить – немыслимо.

Чудится в слове "лавра" что-то древесное, видится душистый лавр… посреди русской равнины. Процвёл здесь когда-то… человек! "Святой пришёл, чтобы каждый обнаружил себя, кто он есть" – вспомнил Кирилл из Жития.

Почему-то в прошлогодней беде Сергия Радонежского даже он ни в чём не винил – только Бога! Бывает ведь, что святым даже жалуются на Бога.

Святые были людьми, и потому мы их "понимаем" лучше, чем "неприступного" Господа. Потому многим людям святые кажутся чуть ли не "ближе", чем Сам Бог. С ними как-то "легче", спокойней, что ли? Есть даже такие, которые не любят Бога (и не верят в Него), но любят одного-двух "избранных" святых.

Говорят, моряки в старые времена могли порой и ругнуть Господа, но никогда, ни при каких обстоятельствах – Николая Чудотворца!

– Сергий Радонежский – это как наш русский Николай Угодник! – как раз в этот момент объяснил Рома Саше.

В