Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн
Шрифт:
Интервал:
Инсталляция «Янтарная комната» («Боковое пространство сакрального в СССР») относится к наиболее сложным по своему содержанию работам «Инспекции «Медицинская герменевтика». Персонаж русской сказки Колобок – живой шар, убегающий от всех символ ускользания, – здесь превращается в три одинаковых больших шара, занимающих центр комнаты. Шары обладают лицами, выражающими состояние глубокого покоя. Иконография этих лиц являет нечто среднее между личиком эмбриона и лицом Будды, погруженного в нирвану (Паранирвана Будда). По углам комнаты расположены четыре самодельных «алтарика», каждый из которых включает в себя красную подушку, в центре подушки – блюдце с яблочком, над подушками и яблоками – четыре фотографии русских икон, снятых не фронтально, а сбоку, с торца, так что зрителю представляется не иконный образ, а материальный носитель сакрального изображения: иконная доска.
«Яблочко по блюдечку» – образ русских сказок, инструмент гаданий, предсказаний будущего. Яблочки старые и сморщенные, однако они тоже обладают лицами, чья иконография совпадает с лицами на шарах.
Всё вместе представляет собой как бы храм некоей тайной религии советского мира. Инсталляция создана в 1992 году, когда советский мир прекратил свое существование, – этот мир укатился от всех, ускользнул, как колобок. Поэтому речь идет о религии ускользания.
Название «Янтарная комната» указывает на утраченное, потерянное сокровище. Общая структура инсталляции – треугольник, вписанный в квадрат. То, что в центре образует динамическую фигуру (треугольник, созданный из гладких и как бы распухающих колобков), – по краям превращается в статическую фигуру (квадрат), состоящую из тех же самых персонажей (яблоки), но уже в состоянии «старости» – усыхание, ужатие.
Сейчас инсталляция «Янтарная комната» находится в коллекции музея Помпиду в Париже.
Глава семнадцатая
Зачарованная зима
Случаются такие зимы в жизни некоторых людей, которые безусловно можно отнести к категории волшебных. Вот и в моей жизни выдалось несколько таких зим, и одной из наиболее магических была зима 1991–1992 года. Да, необычайная это была зима. Поразительная во многих отношениях и смыслах. Прежде всего следует сказать, что на эту зиму пришелся грандиозный исторический разлом, в жизни и судьбе масс пролегла граница, разделившая всё на before and after. Иначе говоря, случилось событие гигантского и всемирного масштаба: прекратил свое существование Советский Союз, самое огромное и самое экспериментальное государство, когда-либо существовавшее на земной коре. Исчезла страна, в которой мы родились, которую мы любили, ненавидели, боялись, обожали, презирали, боготворили. Страна, подарившая нам нас самих. Эта страна преподнесла нам нашу изощренность, нашу гибкость и нашу беспомощность, наш юмор, наше просветленное двоемыслие, наш уют и нашу священную беспечность, нашу сострадательность и наш цинизм, нашу мягкость и нашу твердость. Это случилось перед самым Новым годом, среди снегов и снегопадов, и словно бы блестели нити елочного серпантина в складках красного флага, который на глазах у всего мира был спущен с флагштока над Кремлем: прощально улыбнулся он всем своим серпом, а молот его сделался похож на могильный крест, подрубленный растерянной улыбкой.
25 декабря 1991 года, на католическое Рождество, вся исчезающая страна сидела перед телевизорами и смотрела на то, как спускают красный флаг над Кремлем. Сидел перед телевизором и я в маленькой Комнате за Перегородкой. Сидел и ощущал резкую и мучительную печаль. За шесть месяцев до этого в этой же комнате я скакал перед теликом и кричал «Ура!», когда Ельцин запретил Компартию. Теперь же некая медленная ледяная слеза скатилась в мое опустошенное сердце. Тогда же я написал стихотворение, с трудом двигая как бы заиндевевшей рукой:
Я родился и вырос в советской стране
Под пушистым большим колпаком.
Словно в сахаре снов жизнь тянулась моя,
И я с ужасом был не знаком.
А теперь я стою беззащитен и наг,
Прикрывая прозрачные веки.
Словно в бездну воды уходящий «Варяг»,
Словно с башни кремлевской спускается флаг,
Красный флаг наш спускают навеки.
Я влюбленность в тебя буду вечно хранить,
Как обрубок игрушки хранит карапуз.
Без тебя нам на свете не стоило жить,
Наш погибший Советский Союз!
Никогда я не думал, что доживу до исчезновения СССР. Такого мирного, такого незаметного… Можно сказать, деликатного. Было легче представить гибель мира в ядерной катастрофе. И никогда я не предчувствовал, что это событие вызовет в моей душе такую острую и незабываемую скорбь.
Для контраста процитирую другое свое стихотворение, написанное в 1985 году:
Когда-то давно я вернулся сюда,
Это было, мне кажется, летом.
Звенела струна и блестела вода,
Ты тешилась грустным куплетом.
Твой голос звучал и дрожала струна,
Как будто на свете нет больше
В прозрачном дымке Золотого Руна
Ни нас, ни Парижа, ни Польши…
В прозрачном дымке Золотого Руна
Терялись деревья и лавки.
И старый священник, с собакой большой
Идущий в своей камилавке.
Английский линкор на рейде стоял,
И радостно церкви звонили.
И сгинул проклятый Советский Союз,
Его мы с тобой загубили.
В 1985 году это казалось забавным, отъехавшим, милым, а всё потому, что несбыточным. Когда же это случилось, это вызвало боль и скорбь. И всё же эта скорбь процветала на крайне эйфорическом фоне: та зима, как я уже сказал, была не просто лишь счастливой – она была блаженной и сказочно-легендарной по своему вкусу. Еще длился продовольственный кризис, и легкое недоедание, то есть аскетический пищевой рацион, способствовало воспарению духа. Средств заземления (подразумеваю съедобные тяжести) не хватало, зато средства подъема и воспарения имелись в избытке. Заводы и фабрики уже года два как подморозились, застыли, деньги превратились в зыбкое вещество, народ охуевал, но не голодал: умное и тертое население загодя метнулось на огороды, на приусадебные участки –
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!