Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

выжили на закрутках, на картофанчике, на запасах, прибереженных на случай третьей мировой: гречка, консервы… Ну и базовый русский стафф: соленья, моренья, квашенья. Капусты в жаргонном значении не стало, зато осталась фундаментальная, аграрная капустонька. Народ скрипел зубами, но на зубах, словно защитное и терапевтическое средство, хрустела квашеная, а порою и с клюковкой. За страданиями таилось блаженство. Лица на улицах попадались одухотворенные до неприличия. Церкви действительно звонили радостно, как я и предсказал в своем стихотворении 1985 года. Священники действительно ходили по улицам с крупными седыми от морозца собаками. Как бы проступило нечто исконное: галлюцинаторный эрзац той заколдованной России, которую советские люди знали по старым американским фильмам вроде «Доктора Живаго».

Дезинтеграция СССР. 1992

Я неплохо подготовился к этой зиме. Осенью я прибыл из Вены с двумя большими дорожными сумками, набитыми под завязку той нетленной снедью, какую обычно берут с собой походники, собираясь в дальние экспедиции: бульонные кубики, пакетные супы и шоколадки «Моцарт». До самой весны вся компания МГ, тусовавшаяся в моей квартире, да и прочие мои бесчисленные гости – все сидели на этой венской подпитке. Процветала некая полевая кухня: Ануфриев или я обычно варили гигантскую кастрюлю каши, куда закидывалось для питательности несколько бульонных кубиков. Все ели с удовольствием между полетами в космос, запивая «людоеду» (так называл фирменное месиво Ануфриев) сладким какао «Золотой ярлык». В шкафчике над холодильником «Свияга» всегда стояли зелено-золотистые коробочки с этим какао. И сейчас у меня на кухне не менее десятка таких коробочек. «Золотой ярлык» – это вам не сраное Nestle! «Золотой ярлык» – это вещь!

Если мне предложат вдруг рекламировать какао «Золотой ярлык», то я воскликну: Yes! I gonna do it with greatest pleasure! Более того (намекаю я будущим рекламодателям, возглавляющим священную фабрику «Красный Октябрь»), я готов это сделать совершенно безвозмездно! И какая может быть мзда, когда этот карий порошок доставил мне и моим друзьям столько счастливых мгновений?! Бывало, глоток горячего «Ярлыка» поднимал меня из ледяных бездн, этот животворный напиток струился в мою гортань, как рука спасателя стремится к руке утопающего. Я готов целовать зеленые ботинки производителям этого эликсира за то, что они сохранили его божественный советский (возможно, даже досоветский, царский) вкус и сберегли благородно-родной дизайн зеленых коробок! Пока существует на потребительском рынке этот волшебный продукт, мы, тени погибшего советского мира, еще не совсем призраки. Нам есть в чем утопить наши инфантильные души! И воскликну еще раз, сгоряча разогрев свой восторженный рот кудесным напитком: «Ура!»

Наши скитания по европейским странам пестрели удивительными приключениями и острейшими переживаниями, но самым прекрасным в этих путешествиях и блужданиях всегда был момент возвращения – возвращение домой на Бейкер-стрит, то есть в сакральный эпицентр МГ: в квартиру № 72 на Речном вокзале. Этот священный момент возвращения пронзительно описан в великолепном стихотворении Сережи Ануфриева «Надмосковье». Стихотворение посвящено мне, и я этим горжусь. Наизусть помню «Надмосковье». Вот эти волнующие строки:

…И ты встанешь на коврик пред дверью своей,

Ключ достанешь и внутрь войдешь,

И как будто в глуби Елисейских полей,

Отзовется заветная дрожь.

Но сознание есть чем занять в этот раз:

Холодильника дверцу открой,

И повеет здоровьем арктических баз,

И дохнет ледяною зимой.

И Снегурочку спящую выделит глаз

Средь волнистого снега и льда,

И тогда ты поставишь кастрюлю на газ,

Чтобы в ней нагревалась вода.

Ты разбудишь Снегурку, поесть позовешь

Что послал добрый западный бог.

И пельмени сготовишь. И тихо споешь

Про родной долгожданный порог.

А в глазах – ширь небес, а в глазах – тишина,

Как в обычае перед грозой.

Со Снегуркой сидите, бокалы вина

И пельмени на блюде горой.

Ну, родная, давай – за советскую власть!

Взгляд прозрачный и смех ледяной.

И слова как снежинки летят: за тебя!

Береги себя, мой дорогой!

Надмосковье! Священная наша земля!

Наш великий союз облаков!

И над красными звездами башен Кремля

Ты беседу продолжить готов.

Здесь Володя и Лёня, Никита, Сосо

И расстались как будто вчера!

И твой голос вольется в шум их голосов:

Трижды тридцать Алисе ура!!!

Это стихотворение было написано для нашего совместного стихотворного цикла «Секта». Стихи эти писались в 1994 году, во Франкфурте и Аахене, но состояние, присущее зачарованной зиме 92-го года, наполняет эти строки и заставляет их похрустывать от морозной пыли. Цикл «Секта» посвящен кругу МГ и целиком состоит из поэтических прославлений всех витязей Небесной Инспекции, всех Психоделических Нейропроходцев, объединившихся под инициалами МГ. Там есть посвящения Саше Марееву, Герману (Жермену) Зеленину (три стихотворения), Андрею Соболеву, Коле Шептулину, Илье Медкову (к сожалению, посмертно), Антону Носику, Владику Монро, Ивану Разумову, Антону Смирнскому, Каролине, Элеоноре, Ире (Мурке) Муравьевой-Моисеенко, Ивану Дмитриеву и Людмиле Блок, Егору Дмитриеву, Юре Поезду, Аркадию Насонову, Жэке (Евгению) Кемеровскому-Шелеповскому, Саше Дельфину, Дмитрию Дюльфану, Лигейросу, Володе Федорову (Федоту), ну и, наконец, нам самим – Сереже и Паше из Веселого Потустороннего Мира. Все стихотворения (порою почти поэмы) куда-то затерялись. Остались только два посвящения Саше Марееву, одно написанное Сережей, другое мной. Вот посвящение, написанное Сережей:

Саше Марееву

Мы с тобою поднимали снасти, —

Как сверкало солнце на волнах!

Но в преддверье черного ненастья

Эта песнь горька и солона.

И ее приятно петь в печали,

Когда диск и цифры на виду.

Память, вспомни! Было то в начале,

В том античном, бронзовом году.

Перепуталось потом все это,

Это, то, другое, даже то,

Что вопросы знало и ответы,

Показалось нам как решето.

Да и сами мы запропастились

И себя не можем отыскать.

И не только с ног – со счета сбились,

Ну и как тут струны не терзать?!

Как с тобой не воспевать, не плакать,

Пряча хохот глубоко в душе,

Там, где еле видимый сквозь слякоть,

Спит Ильич в зеленом шалаше.

Видно, песня хочет быть вечерней,

Бархатно-пьянящей, расписной,

Чтобы слезы девочки пещерной

Отлились в улыбочке стальной.

Что же касается шоколадок «Моцарт», то они сыграли особую роль. Существенную и волнующую лепту