Паутина удачи - Оксана Демченко

– И даже увидеть, – многообещающе усмехнулся Бризов.

Мы уже миновали город и катились по аллее вдоль аккуратных кованых заборчиков. Черные липы стояли часовыми, оберегая покой спящих особняков. На тончайших, как паутина, веточках кустарника лежал снег. Когда он срывался и падал, ветки дрожали, укоризненно намекая на нашу неделикатность и излишний шум. Бризов внял, притормозил. Мы покатились совсем тихонько.

– Что за переполох в усадьбе фон Гессов? – удивился Шарль, когда вдали показалась наша родная щербатая ограда. – Кажется, что-то горит…

– Возможно, готовят глинтвейн, – предположила я.

– Бочками? – поразился Шарль. Присмотрелся и прибавил масштаб: – Цистернами…

Ему никто не ответил. Мы не знаем, что там сегодня затеяли, но скоро увидим. Вот уже ограда Борских. Пара доберманов вылетела из провала наших ворот без створок, оба отчаянно дергали обрубками хвостов и тихо, проникновенно скулили: Саня их учит не лаять по ночам. Псы пристроились возле дверей машины и прыгают, тычутся мордами в стекла. Саня говорит, они очень умные и добрые. Еще обещает, что к весне будут давать по выбору любую лапу из четырех, у него уговор с Фредди.

Прямо на аллее горел высокий костер. Нам пришлось бросить машину у ворот, дальше ехать было некуда. Вокруг огня стояли все наши – обитатели дома и гости. Папа, мама, Саня, Рони, ректор Юнц, пара его любимчиков магов, Анна Ушкова… Она-то что тут делает? А вот и Потапыч, и дед Корней.

– Двигайтесь, она уже все усвоила, – приказала Фредди из темноты за костром.

– Кажется, в «Снегурочку» играют, – предположил догадливый Бризов. – Рановато, до весны еще ого-го…

За костром завизжали на два голоса, оглушая и подзадоривая самих себя. Разбежались – слышно, как хрустел снег под ногами, – и прыгнули. Шарль закашлялся, подавившись заготовленным вопросом к Бризову. «Сушеная рыба» была краснощека и очень весела. Она гордо проверила подол платья, не дымится ли, и обернулась к Люсе. Нет, я могла поверить, что франконка прыгнет. Но тихоня Люся…

– Я точно вижу то, что, как мне кажется, я вижу? – окончательно запутал себя Шарль.

– Пошли, я тебя представлю маме, – предложила я. – Она всех тут кормит и расселяет.

– О да, – нашел Шарль новую точку опоры для рассуждений, глядя на маму Лену. – Жена мага. В Арье принято усовершенствовать подруг. Но это наиболее удачный вариант из всех знакомых мне. – Он с долей скептицизма усмехнулся: – Бэкки, ты так хорошо рассказала мне о важности сохранения собственного лица, но твоя мама – сюр-иллюзионный шедевр. Ее ведь полностью вылепили из магии, так?

Мама расслышала обрывок фразы. Обернулась к Шарлю всем корпусом, возмущенно хмыкнула, глядя на него снизу вверх, но и в таком положении уничтожающе и даже испепеляюще.

– Гляньте, будто мало было в доме кобеляк безродных-голодных, так нет, еще одного притащили! Иллюзии он наблюдает. В этом доме я создаю иллюзии. Вон Колька мой. Видел бы ты, из какого тощего заморыша я это бисово отродье до человека выхаживала и откармливала. И пусть только попробует хоть один волос переколдовать. Живо отучу. И не охай, извиняться тебе пока не за что. Ренку не обидел – уже молодец. Рена, отведи его на кухню и накорми, мы следом будем.

– Что празднуем сегодня?

– Тятя утром сделал Люське предложение по всей форме, – мягко улыбнулась мама. – После обеда их уже поженили, так что теперь у тебя есть законная бабушка.

Я обежала вокруг костра, чмокнула деда в щеку, погладила по плечу Люсю, которая с ужасом смотрела на огонь и пыталась понять, как же это ее убедили прыгнуть. Мари высмотрела Шарля и потащила меня назад, к своему бывшему ненавистному начальнику, на ходу выясняя, он ли это. Я от нее отделалась, спровадив к Рони. Нечего смущать человека, он и так в нашем обществе снова скукожился и норовит ускользнуть в тень и спрятать лицо. Отвернулся, пошел к дому один, не дожидаясь меня. Догнать удалось уже в мастерской.

– И вся она натюрель? – потрясенно уточнил Шарль про маму.

– Полностью. Папа говорил еще в ремпоезде, где они познакомились, что его жена – самая рыжая и красивая женщина на свете.

Шарль задумался. Мы молча прошли кабинет, коридор, я усадила его у стола и обеспечила ужином. Шарль скушал, не проронив ни слова.

– Бэкки, меня отправляют на каторгу в поезд, где есть такие вот женщины? – снова уточнил он и пошевелил бровями. – Дикая страна. Не мог представить себе более нелепого наказания. Спасибо, что посодействовала в его обретении.

– А могу я попросить тебя кое о чем подумать на досуге?

– Да.

– Шарль, за последние лет восемьдесят ты единственный, как утверждает ректор Юнц, джинн, пойманный живым и сохранивший рассудок. Попробуй решить для себя: а стоит ли существовать вашему тайному ордену? Мне кажется, ты должен об этом подумать.

– А мне кажется, что ты не утратила удачу, просто она как-то странно изменилась, стала неявной, – отметил Шарль. – Но не ослабла, скорее наоборот. Я буду усердно думать, Бэкки.

Больше мы не разговаривали наедине. Его то и дело о чем-то расспрашивали маги, с ним беседовал папа, приезжали дознаватели тайной полиции. А еще его донимал, к взаимной радости, Фредди-старший. И мама тоже: она вынудила-таки изложить ей секрет производства конфет, подробно и с последующим показом на практике. У меня дел оказалось не меньше. С Мари я учила франконский для сдачи зимнего экзамена, она в свою очередь нуждалась в простых пояснениях по теории работы двигателя внутреннего сгорания и иных систем автомобиля, чтобы оценить степень новизны и потребность в патентной и иной защите. Вместе мы ездили на рынок и купили Шарлю добротный тулуп, теплое шерстяное белье, шапку, валенки – много важного для выживания на севере.

Три дня спустя он покинул наш дом. Тихо, он так и просил. Бризов взял извозчика и ждал возле забора соседней усадьбы. Джинну было больно отрываться от нашего дома, уютного, хоть и несколько безумного, и обретать подобие своего ужасного одиночества… Потому что после шума особняка фон Гессов все вокруг сплошная холодная, заснеженная пустыня, Шарль сам так сказал.

Было утро, снег казался розовым с прожилками желтизны, как пенка на топленом молоке, стоящем у огня, в устье печи. Шарль, совсем не напоминающий прежнего джинна, в теплой одежде и мохнатой шапке, хрустел по целине, вытаптывая первый с ночи след.

Я нарушила договоренность «не провожать» и догнала его у изгороди:

– Слушай, ну нельзя так. Ты опять станешь хандрить.

– И как же надо? – удивился он, и в глазах убавилось тоски. Одному уходить трудно.

– Шарль, – я сделала паузу и прочувствованно вздохнула, – поцелуй меня.

– Опять? – весело ужаснулся он.

Выйдя в пролом заборчика, джинн шагнул в сторону, за уцелевшую и даже не поврежденную секцию, и подмигнул мне:

– Здесь я в относительной безопасности, как полагаешь? Я сам почти уверен. И могу спросить: зачем теперь?