Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

Чильтаны всегда пребывали в странствиях, обходили землю из конца в конец, наблюдая за порядком и избавляя людей от грозящих им несчастий. Четверо из них были старшими и отвечали перед Господом каждый за свою сторону света. На одном из столбов дедушкиного дома висела квадратная дощечка, по четырем сторонам которой было что-то написано, дедушка говорил — их имена.

— В ближайшее время выберут, — озабоченно сообщил суфий. — Со дня на день. Еще неизвестно, может быть, это был один из семи.

— Из каких семи? — спросил Шеравкан.

— Вот тебе раз! — воскликнул суфий.

Было видно, что ему нравится делиться знанием. Улыбаясь и тревожно поблескивая глазами, он рассказал (совершенно не задавался, и тон у него был не учительский, а такой, как между старыми друзьями), что кроме сорока есть еще семь старших — они вроде как раисы над сорока нижними, а над теми семью еще трое.

— А над тремя кто? — спросив, Шеравкан пожалел об этом: что говорить, когда и так ясно.

— Ну кто, — справедливо усмехнулся суфий. — Господь, кто ж еще.

И рассказал между делом, какой недавно в Герате произошел случай. В одном из тамошних медресе был учитель-мударрис, к которому частенько заглядывал какой-то базарный нищий — в лохмотьях, самого отвратительного вида. И с порога кричал: дескать, эй, Сарымсак! — так звали муллу-то. И ученики страшно удивлялись, что этот Сарымсак всякий раз вскакивает и бежит к нему, как собачонка, и встречает этого ничтожного человека с таким почтением, как будто к нему явился посланец эмира. Негодовали глупые ученики.

— А дело-то простое! — воскликнул суфий, потирая тонкие ладони и радостно посмеиваясь.

Однажды этот нищий сказал мударрису: “Если хочешь кое-что узнать, готовься, пойдем вечером в одно местечко”. Хорошо. Пришли в сумерках к какому-то мазару, окруженному деревьями. Нищий велел мударрису сесть и ждать, а сам направился под деревья. Сарымсак его ждал-ждал, ждал-ждал, разозлился и решил потихоньку посмотреть, что там происходит. Подкрался — видит, возле могилы святого сидят сорок человек. Среди них и его нищий. Стал подслушивать. Оказывается, умер один чильтан, и все они собрались выбрать нового. Тут-то нищий и говорит: предлагаю, дескать, Сарымсака, он хороший человек, благочестивый и знающий. А кто-то отвечает: “Этого заносчивого мударриса, который вечно задирает нос перед простыми людьми? Нет уж, мы на это не согласны!” И каждый своих кандидатов предлагает. В общем, долго они собачились, да Сарымсаку стало недосуг их слушать — кой толк, когда его уже прокатили, он и ушел домой. Уснуть не успел, к нему нищий приходит и говорит: что ж ты, мол, не дослушал, кого выбрали. Если хочешь узнать, приходи на рассвете к воротам, я тебе покажу.

Сарымсак пришел, когда еще звезды не погасли. Стоит. Тишина. Мало-помалу женщины стали появляться, дети — кислое молоко на продажу несут. Понемногу оживился базарчик. Скоро показался какой-то очень хорошо одетый, красивый юноша. Сразу видно, что из приличной семьи, из богатого дома. Подошел, купил толику катыка, достал замечательно красивую фарфоровую чашку, молоко в нее перелил и крикнул носильщика. Подошел к нему какой-то жалкий старик в лохмотьях. Дрожит весь от утренней прохлады.

“Сможешь ли донести и не разбить, ведь чашка очень дорогая”, — говорит юноша. А старик ему: дескать, не извольте сомневаться, все будет в лучшем порядке!..

Суфий замолчал, восторженно глядя на Шеравкана и, должно быть, тем самым призывая его в пристальному вниманию: начиналось самое главное.

— Проходит он этак вот шага три... ну четыре от силы. Да ка-а-ак споткнется! Как уронит эту чашку! — Суфий зажмурился от ужаса. — Чашка вдребезги! Старик кланяется, прощения просит, а юноша как даст ему, как даст! Да прямо по голове, по лицу! Старик опять в грязь. “Ах ты, — кричит юноша. — Что наделал! Разбил мою бесценную, мою самую любимую чашку!” И ногой ему, и другой! Навалял этак-то да и ушел, бранясь на чем свет стоит. Старик поднялся кое-как, стоит грязный весь, кровь вытирает.

Тут к Сарымсаку его нищий подходит. Довольный такой. Ну что, мол, видел? Вот, говорит, этот старик-то — он и есть, которого в прошлый раз выбрали. Это все, говорит, не просто так. Этому юноше страшная беда грозила. Ужасное несчастье. Нужно было его отвратить. И вот чильтан-то, под видом носильщика, это и сделал. Нарочно уронил драгоценную чашку. Уронил — и отвлек несчастье: оно чашку поразило, а юноша теперь в полном порядке.

Джафар закашлялся, закрываясь рукавом халата. Что кашляет?.. ну вот, откашлялся вроде.

— Понимаешь? — поинтересовался суфий.

— Ну да, — кивнул Шеравкан.

— А теперь в Самарканде то же самое!

Выяснилось, что суфий идет именно из Самарканда, где днями случилось именно такое важное для судеб всей земли событие — умер чильтан. Какой-то праведник должен был заступить на место ушедшего, загадочно исчезнув при этом для своих родных и близких.

— Это ведь как бывает? — толковал суфий, ерзая тощим задом по неровному камню. — Вышел человек из дома, допустим, на базар. Жене сказал... или детям... так и так, жена, так и так, дети, иду на базар купить кое-какие нужные вещи: капусту с морковкой... или тыквенных семечек... или, положим, мочалку. Дескать, вы тут без меня не скучайте, я скоро вернусь. Час его нет, два нет... три. Вечер наступил — нету. Понятное дело, жена и дети волнуются — куда пропал? Начинают розыски. К раису бегут... к миршабу. Вот дело какое: кормилец пропал. Не знаете ли чего-нибудь о его судьбе? А никто не знает. Никто его не видел — ни соседи, ни на базаре люди... никто! Это что значит?

Суфий ожидающе смотрел на Шеравкана.

— Что? — сказал Шеравкан.

— Да вот то и значит: чильтаны его к себе взяли. Значит, был он человек не просто хороший, а как чистое золото. Не просто добрый — а добрый в ущерб себе. Не просто честный, а такой, что даже если смерть будет грозить, он и на волосок не соврет. Вот такой он был человек. Поэтому теперь у чильтанов. Понятное дело, родные убиваются — они же не понимают, что к ним большая радость пришла. Они думают, погиб, пропал — а на самом-то деле ему уж небось и край света выделили, за которым следить должен... и объяснили толком, как службу нести... и будет он теперь из конца в конец земли ходить под видом какого-нибудь незнатного человека — базарного мусорщика или прислужника в чайхане... следить, чтобы зло не смогло восторжествовать... данной ему святой силой проклятому злу препятствовать.

Суфий мечтательно улыбался — должно быть, ему хотелось когда-нибудь и самому сделаться чильтаном.

Шеравкан посматривал на Джафара. Тот не кашлял больше. Молча слушал, оперевшись на посох и склонив голову.

Неужели и в чильтанов не верит? — подумал Шеравкан с затаенной горечью.

— А как узнали, что умер? — спросил он, вздохнув.

— Узнали-то? — оживился суфий. — А он в бане работал. Банщиком, оказывается, работал. Шайку подать... одежду принести. Незаметный такой старичок — а на самом деле чильтан. Вот как получается! — Суфий восторженно посмотрел на Шеравкана. Взгляд его при этом остался все таким же тревожным. — А один человек возьми и поспорь с женой. Что мне, говорит, все эти святоши, все эти хаджи, которые в Мекке бывали. Подумаешь, говорит. Плевал я, говорит. Ничего особенного. Я, говорит, вообще могу за одну ночь в Мекку сходить и обратно вернуться.