Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

— Ну да... конечно... что уж.

— Потом все выйдут, схватят эмира, пройдутся по городу и округе, перебьют карматов, где бы они ни находились.

— А сипах-салара посадят на трон, — сказал Ай-Тегин.

— Да, — вздохнул Ханджар-бек. — Так он и сказал: а сипах-салара посадите на трон.

Ай-Тегин покачал головой, неспешно допил кумыс, поставил пустую чашу, отер ладонью усы.

— Как вам, дядя, такой план?

— Ну что тебе сказать, сынок, — хмуро проговорил Ай-Тегин. — Этот старый дурак Тулун не так глуп, как кажется.

Не успели выйти за околицу, обогнала пустая арба. Посторонились, а этот насупленный парень даже рукой не махнул, погремел себе дальше. Должно быть, расстраивался, что его в праздничный день куда-то нелегкая понесла... Потом навстречу старик на осле, груженном двумя здоровущими мешками с капустой. Издали начал прикладывать ладонь ко лбу... подъехав, поприветствовал. И долго еще озирался.

Теперь дорога была пуста.

Джафар шел медленно, понурившись, как будто за спиной оставалось пожарище или что похуже.

На самом деле, наверное, если где и дымились ныне угли пепелища, то только в сердце бедного старосты.

Начиналось все хорошо. Пришел Бехруз, раскинул дастархан на траве под платаном, принес котел с горячим молоком, лепешки, кислое молоко, молодую зелень и сушеный тутовник.

К тому времени, когда он заканчивал устройство стола, подоспел и староста — как и вчера, в сопровождении нескольких сельчан.

Долго здоровались и приветствовали друг друга; староста, а за ним все уважаемые люди (их было четверо), по очереди беря ладони Джафара в свои, интересовались, как он себя чувствует, хорошо ли спалось, не досаждали ли комары или иные зловредные насекомые, а получив от слепца уверение в его совершенном благополучии (с каждым разом все более сухое), спешили высказать благопожелание и выразить уверенность, что и сегодня, и впредь его дела будут обстоять так же блестяще. Джафар не успевал, как правило, в свою очередь поинтересоваться самочувствием собеседника, поскольку тот уступал место следующему, передавая тому нагретые ладони поэта примерно так, как в пиру передают заздравную чашу, полную сладкого вина.

Наконец расселись.

Разговор сразу двинулся на то же самое поле, по которому и вчера уже поездили вдоволь: о порядке ведения свадебного пира, о приличном количестве подарков со стороны жениха, о том, стоит ли родителям невесты стараться ответить дарами того же количества или той же стоимости, а также о многих иных вещах, без которых порядочных свадеб не бывает. Разговор тек, как река — то расходясь зеркалом на просторах всеобщего согласия, то начиная бурлить и пениться на камнях противоречий. Джафар по большей части отделывался угуканьем и кивками, а его собеседники, доведя ту или иную линию разговора до ее логического завершения, до тупика и следующего за ним по необходимости окончания спора, то и дело поворачивали коней в обратную сторону: только что, например, несомненно отстояв право жениха хотя бы мельком увидеть лицо невесты до свадьбы, говорящий высказывал кое-какие сомнения в справедливости этой позиции и, мало-помалу разгораясь, принимался защищать противоположную; остальные всякий раз послушно подстраивались под изменение курса и с таким же, если не с большим, жаром начинали разубеждать его в том, что сами только что столь бескомпромиссно отстаивали.

Обеспокоившись неразговорчивостью гостя, староста поманил к себе Бехруза и что-то пошептал.

Вскоре после этого появились два кумгана вина, однако Джафар, к удивлению Шеравкана, пить наотрез отказался, смутив присутствующих, кое-кто из которых, как ему показалось, был бы не прочь воспользоваться случаем и поднять чашу. В итоге никто не посягнул, и кумганы, печально накренясь, так и стояли в сторонке до самого конца.

Тогда староста, немного смущаясь и как будто чувствуя себя в чем-то виноватым, заговорил о ближайшем будущем. По его словам выходило, что нынешнее их скромное, подходящее к концу застолье является всего лишь самым предварительным наброском того, что должно произойти в дальнейшем. Памятуя о том, сколь знатный гость посетил ныне их бедный кишлак, он нынче с утра велел зарезать козленка. В скором времени все они, собравшиеся здесь, переместятся под вон те деревья (“Видите? — решил уточнить староста. — Вон куда Бехруз понес котел!”; поскольку не было никаких сомнений, что староста обращается именно к нему, Джафар был вынужден в ответ хмуро кивнуть). К ним подойдут еще некоторые из уважаемых жителей села — очень знающие и достойные люди. Вот, например, мельник. Он шестерых сыновей женил. Он точно знает, что в какой последовательности положено делать. И, разумеется, всегда готов поделиться своим знанием. Что может быть лучше, чем сесть на приятном весеннем ветерке под цветущими сливами и по-настоящему хорошо провести время — за вкусной едой, хорошим питьем и приятной беседой!..

Джафар беспокойно закрутил шеей. Шеравкан взял его под локоть: я тут, мол.

— Спасибо, большое спасибо! — сказал слепец, вскидывая голову так, будто намеревался взглянуть на присутствующих из-под повязки. — Очень большое спасибо! Мы чудесно переночевали. Спасибо за угощение... И я, и мой друг Шеравкан с удовольствием бы остались навсегда в вашем таком гостеприимном, таком радушном кишлаке, населенном такими сердечными и добрыми людьми. Но, к величайшему нашему сожалению, мы не можем долее принимать участие в вашем замечательном празднике. К сожалению, мы должны идти дальше. И хотим сделать это немедленно.

Его заявление вызвало всеобщее замешательство.

Староста был просто убит.

— Как же так! — восклицал он. — Это невозможно! Сегодня только второй день свадьбы! Я велел зарезать козленка! Вы не можете этого сделать!

Шепелявя, он то хватался за голову, то простирал руки к одному из уважаемых людей, как будто требуя заступничества; заступников хватало, однако сам виновник переполоха, высказавшись и еще раз поблагодарив за оказанный прием, уже более ни на что не обращал внимания.

— Мы с таким радушием!.. для нас такая честь!.. Завтра будет козлодрание!..

Никакое горе не бывает настолько беспросветным, чтобы навеки заслонить человеку солнце. Вот и староста с течением времени начал искать хоть какие-нибудь преимущества в том, что Царь поэтов отбудет сегодня.

— Ну и ладно, — толковал он, переводя беспомощный взгляд с Шеравкана (Шеравкану оставалось лишь пожимать плечами) на одного из уважаемых людей (те, как один, согласно кивали и поддакивали). — Мы понимаем... Дела есть дела... Что ж тут непонятного. Надо так надо... Зато я вам хороших лошадей дам. Ветер, а не кони! Только что кованные. Не успеете оглянуться — к вечеру приедете.

Царь поэтов снова вскинул голову, после чего выяснилось, что он намерен идти пешком. Шеравкан сжался: думал, Джафар снова начнет рассказывать, что господин Гурган отказал ему в праве пользоваться лошадьми, равно как и собирать милостыню. Но нет, не стал. Просто сообщил — и все.