Следы на песке - Джудит Леннокс

— В моем бумажнике?..

— Он сказал, что хотел занять у тебя денег. — Голос Фейт звучал мрачно. — Вчера в магазине он пытался украсть шарф. Я заметила это и догнала его.

Гай был ошарашен.

— Пытался украсть… Господи. Я думал, что мне удалось положить этому конец.

— Он был расстроен, Гай. Я повела его в кафе и попыталась поговорить с ним. — Фейт сделала паузу перед тем, как нанести очередной удар. — И объяснила ему, что, прежде чем закурить, джентльмен должен спросить разрешения у дамы.

Он вытаращил глаза.

— Оливер курит?

— Да, Гай. — Она свирепо воткнула вилку в желток. По поверхности сыра побежал оранжево-желтый ручеек. — У него была пачка «Вудбинз». А ты не знал, что твой сын курит?

Гай молча покачал головой.

— Из меня получился никудышный отец. — Он достал из кармана сигареты и предложил Фейт; она отказалась. После долгого паузы Гай сказал: — Наверное, мне надо снова поговорить с ним.

— Но не о шарфе, Гай. И не о карточке магазина. Упомянув о них, ты выдашь нас.

— Да. Да, конечно, — потерянно сказал он. — Я об этом не подумал.

— Кроме того, Оливер рассказал мне о карточке по секрету.

Он еще много о чем рассказал ей по секрету, но она не собиралась делиться этими сведениями с Гаем.

— Похоже, вы с ним подружились.

— Он мне очень понравился.

— Неужели? В сложившихся обстоятельствах…

Фейт едва сдержала улыбку.

— Обстоятельства не были благоприятными, но Оливер мне и в самом деле понравился. Несчастный мальчик.

— Несчастный? — затравленно переспросил Гай.

— Знаешь, как ни странно, он напомнил мне Джейка. Такой же способный и красивый и так же отчаянно ищущий одобрения.

— Оливеру не нужно мое одобрение, — с горечью сказал он.

— Ты ошибаешься, Гай. И сам это понимаешь. — Фейт говорила холодно. — Ты знаешь, что он считает себя виноватым в ваших ссорах с Элеонорой?

Гай сжался.

— Бедный ребенок, — пробормотал он. — Бедный ребенок.

С кончика его сигареты упал пепел и рассыпался по нетронутой поверхности яичницы.

— Оливер думает, что вы с Элеонорой ссоритесь из-за того, что его исключили из школы. Но ведь мы с тобой знаем, что это не так?

Гай потушил сигарету о край тарелки.

— Ты намекаешь на то, что я ссорюсь с Элеонорой потому, что люблю тебя? Нет. Мы ругаемся с ней, потому что не любим друг друга.

— А до того, как мы начали встречаться? — Господи, подумала она, какой дурацкий эвфемизм «начали встречаться». — Вы ругались так же часто?

Ее слова прозвучали жестко, требовательно. Гай на мгновение закрыл глаза.

— Нет, — признал он. — Пожалуй, нет.

Наступило молчание. Наконец Фейт сказала:

— До сих пор я не думала об Оливере как о человеке. Для меня это было просто имя. А если тот, кого предаешь, всего лишь имя, то к нему и относишься, как к персонажу какой-то драмы…

Гай застонал и закрыл лицо руками.

— Я убеждал себя, что это никак не отразится на нем… не повредит ему. А он, оказывается, считает себя виноватым…

Старик в кепке прошаркал мимо них к выходу из кафе. Фейт проводила его взглядом, невольно обратив внимание на его застегнутое на все пуговицы, несмотря на жару, пальто.

— У тебя еще есть шанс наладить отношения с сыном, Гай. Он любит тебя, это видно. А что касается нас… Мы не должны больше встречаться. Никогда, Гай. Если мы случайно столкнемся на улице, то будем делать вид, что не узнали друг друга.

— Но что я буду делать без тебя, Фейт? — с мукой в голосе воскликнул он. — Как я буду жить?

— Постараешься стать хорошим отцом. И хорошим мужем.

Фейт взглянула на него в последний раз. Потом взяла сумочку и вышла из кафе.

Покинув Хитервуд, Джейк собирался отправиться на Континент. Он мечтал о солнце, которое пылает высоко в небе, о пыльных виноградниках и о встрече с людьми, которые способны понять и принять его страстность и непосредственность. Он добрался до Саутгемптона, с его шумными доками и все еще искореженными бомбежками улицами, и там, в пабе, наткнулся на старого армейского приятеля. На следующее утро Джейк проснулся с пересохшим ртом, мучительной головной болью и ломотой в спине после ночи, проведенной на скамейке в парке. Приятель бесследно исчез, и бумажник из кармана — тоже.

Остатки страстного негодования, которое поддерживало Джейка последние несколько недель в Хитервуде, покинули его. Теперь он уже мог взглянуть на свои поступки последних месяцев более трезво. И увидел, что не смог помочь никому — ни Джорджу, ни Мэри, ни себе самому. Если бы он действовал по-другому — спокойно, исподволь, — то, возможно, достиг бы лучших результатов. «Вечно ты стремишься к драматическим жестам, старина», — упрекал он себя, бродя по улицам Саутгемптона. Бесплодные драматические жесты. Вечное желание реагировать сердцем, а не головой. До него вдруг дошло, что мир изменился и теперь смотрит на героизм и страсть более холодным и циничным взглядом.

Он позвонил в школу в Нортумберленде, где требовался учитель иностранных языков, но когда его спросили о рекомендациях, повесил трубку. Каждую ночь он видел сны. Они были цветными, сложными и всегда сопровождались торопливым, безумным комментарием где-то в глубине мозга. То он сидел на пляже — вероятно, во Франции. Был день рождения Ральфа, но не лето, потому что небо было холодным лиловым, а море покрывала рябь клочковатых волн. Пришли гости. Женя и Сара, с вытатуированными на запястьях номерами. Он помахал графине де Шевийяр, но не понял, видит она его или нет, потому что ее глаза скрывали темные очки. Ральф протянул ему стакан вина; Николь бросила мяч Минни. Железнодорожник, которого он убил во Франции, улыбался ему: Джейк видел тонкую алую линию поперек его шеи.

Он знал, что скажет Фейт по поводу этих снов. «Найди работу, Джейк. Если ты устанешь, тебе будет не до снов». Он нашел работу в пабе. Он помнил, что Фейт всегда велела ему как следует есть и спать. Но он не мог есть, а призраки не исчезали. Поэтому Джейк начал пить. Когда глоток виски превратился в полбутылки из кладовой паба, его уволили.

Джейк решил поехать в Уэльс, навестить Мэри. Он надеялся, что рядом с ней он сможет справиться с собой. Поскольку в кармане у него было лишь несколько фунтов, он проехал автостопом от Саутгемптона до Суонси, а потом прошел пешком двенадцать миль до школы. Стоял май, и все вокруг казалось таким юным и свежим. Джейк вновь обрел надежду. Он поговорит с Мэри, объяснит ей все, скажет, как сильно любит ее. Он снова встанет на ноги, найдет достойную работу. Если потребуется, сам напишет себе эту чертову рекомендацию.

Школа, где работала Мэри, была расположена в парке. Джейк перелез через забор и пошел по мягким волнистым лужайкам, под отяжелевшими от весенней зелени деревьями. Здание школы, построенное в палладианском стиле, стояло в неглубокой лощине. Видимо, когда-то дом принадлежал богачу, предположил Джейк. Когда он вышел на гравиевую дорожку, петляющую между кучкой коттеджей и гаражей, его окликнули. От одного из коттеджей широким шагом шел мужчина в кепке — видимо, сторож. Он произнес что-то невразумительное по-валлийски. Увидев непонимание на лице Джейка, сплюнул на землю и, на этот раз по-английски, попросил покинуть территорию. Джейк объяснил, что хочет навестить друзей. Сторож сказал, что сейчас каникулы и в школе почти никого нет. В любом случае, сюда не пускают людей такого сорта.