Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть! - Глэдис Митчелл

— Но почему он не одолжил у меня? Или даже у Армстронга или Мак-Нейла?

— Он не хотел, чтобы ты знал, потому что ты осудишь. Вот настолько он забавен, Гелерт. Все должны его одобрять. Он к тебе несколько снисходителен, верно? А у бедняги Иэна, ягненочка, ни гроша за душой, пока не умрет кто-нибудь из родственников, или он какую-то работу не получит, или что. Армстронг, между нами говоря, миленький мой… Чем меньше этот друг будет знать о наших семейных настроениях, тем лучше. У него и так уже отец по струнке ходит, как я, кажется, упоминала.

— Эти чертовы фотографии?

— Эти чертовы фотографии. Кстати, я намереваюсь на них взглянуть. Просить нам их показать бесполезно, потому что мы, конечно, их увидим — официальные. Над ними он сейчас и работает. А если мы скажем тогда: «Хорошо, но покажите нам остальные? Покажите фальшивого Иакха, покажите моментальный снимок, как кто-то подменяет змей, кадр, где отец заносит мясницкий нож над юным сыном Александра Карри, покажите остальные, на которых вы собираетесь нажить капитал!» Что он нам ответит?

— Что понятия не имеет, о чем речь. То же самое, что сказал мне, когда я его спросил, не у него ли мое микенское золото. Ох, Миган, я этим страшно разочарован.

— Да, это понятно, — сказал Миган безразлично. — Что волнует меня, — сказала она, останавливая его возле какого-то магазина и пристально глядя на дверь, — ладно, не поворачивайся. Мимо нас сейчас проходит ужаснейшая женщина, которую я просто терпеть не могу, и я не хочу, чтобы она знала, что я ее видела, потому что иначе она пошлет меня домой с общим приглашением для всех, а никто к ней идти не хочет, и я думаю, что нам можно получить пять минут покоя и тишины в Афинах перед выездом в Эфес.

— Ты мне собиралась сказать, что тебя волнует.

— А, да. Ну, можешь думать, что это моя сумасшедшая идея, но перед самым нашим выходом в Элефсин — или это было на следующий день? — в общем, где-то в самом начале Кэтлин поделилась со мной предчувствием, что произойдет что-то очень плохое.

— Что именно?

— Ну, она немного видит третьим глазом… Или это она так думает?… И она совершенно ясно видела, что до конца путешествия кого-то из нашего отряда ждет смерть.

— Но никто же…

— Пока нет. Но есть же еще поездка в Эфес. И понимаешь, — она потянула его прочь от магазина, и они двинулись в сторону дома, — все сейчас хорошо. Эта одиозная дама ушла. В ней турецкая кровь, и это самое лучшее, что в ней есть. Да, так я часто думаю, что отец — человек с суицидальными наклонностями, вот и все.

— Я бы так не сказал, — возразил Дик.

— Ну, так ты и не знаешь его так, как мы.

— Я с ним работаю уже три года, ты в курсе. Он мне… и не потому, что он твой отец, или еще какая-нибудь такая ерунда, но он мне очень нравится.

— Но он же не много знает, — сказала Миган. — Он же в смысле археологии просто старый чудак?

— Ну, не настолько, насколько можно подумать. Да, в некоторых вопросах он не силен, но у него есть представление, энтузиазм и — конечно же — воображение.

— Я бы сказала, что с воображением у него все в порядке, — усмехнулась Миган.

Они дошли до дома и сели в небольшом портике. К ним вышел Диш с подносом.

— Очень хорошо с вашей стороны, Диш, — сказала Миган. — Ждете на той неделе поездки в Эфес?

— Я не следую в Эфес, мисс Миган.

— Очень жаль. Почему?

— Мне был задан вопрос о моем мнении по поводу необходимости и целесообразности такой поездки, мисс. Оно состояло в том, что мне лучше остаться здесь, где от меня может быть польза.

— Вы не любите пикников, Диш?

— Не то чтобы я давал это заметить, но вы правы, мисс.

— Послушайте, Диш, а что, если я предложу вам передумать и поехать?

— Я соглашусь, мисс. Но это будет вопреки моем представлениям о наилучшем образе действий.

— Вы невыносимо загадочны. В чем дело, Диш?

— В мистере Армстронге, мисс. Я был воспитан в строгости, а старые привычки упорны, мисс. Пару раз уже я был — как бы это сказать — на грани, чтобы не ударить мистера Армстронга, и он это знает и меня провоцирует.

— Да, он назойлив. И мистер Дик так же думает, правда, милый Рональд? Но, Диш, я уверена, что мой отец вряд ли одобрит вашу идею бросить его с таким креном по борту.

— Я еще вроде как не выкладывал это сэру Рудри, мисс. Вопрос обсуждался с…

— С матерью? И что она?

— Сказала, что он самой ей всегда не нравился, мисс.

— Да, это так. Моя мать разбирается в молодых людях. Вот почему, Рональд, тебе придется пройти этого цензора до того, как мы сможем объявить о своей помолвке. Ты это понимаешь, мой мальчик?

Диш их оставил, и почти сразу пришел Гелерт и сел в ближайшее кресло.

— Отмыл рубашку? — без сочувствия спросила его сестра. — Я слыхала, тетя Адела чертовски трудную работу проделала, уговаривая власти посмотреть сквозь пальцы на твои художества. В Англии ты бы за такой удар человека ножом получил лет пятнадцать, мерзкий ты, грязный, слабоумный хныкалка-подлиза!

— Заткнись, — сказал Гелерт и встал.

— Куда ты собрался? — спросила Миган.

— В музей, конечно.

— Хватает же у тебя наглости. Езжай с ним, Рональд, и глаз с него не своди. Ему нельзя доверять.

Выдав этот сестринский комментарий окончания седьмого романа своего брата, она тоже встала и вышла. Гелерт уставился ей вслед, потом посмотрел через стол на Дика.

— Так вы уже все решили, значит?

— Не совсем еще, — ответил тот. — Могу я на самом деле пойти с вами в музей?

— Думаю, что да, если хотите.

— Вообще-то я хотел. Кстати, Гелерт, вы случайно не видели какие-нибудь фотографии Армстронга?

— Они еще не напечатаны.

— Он вам их покажет?

— Не те, что вы имеете в виду.

— Гелерт, что у него за игра? Шантаж?

— О да, я так полагаю. Во всяком случае, отец на это напрашивается. Кстати, в Эфес я не еду.

— Не едете? Не может быть. Вы должны.

— Нет, мне это не нужно. Я с Армстронгом больше никуда не поеду. Тот идиот, которого я пырнул вчера… вы, наверное, подумали, что я с ума сошел?

— Нет, я отлично вас понимаю. Все эти греки с ножами ходят. Я видел, как они в забегаловках дерутся.

— Не знал, что вы ходок по забегаловкам.

— Ну, надо же видеть жизнь города?

— Я бы не подумал, что вы так считаете. Ну, в общем, когда я ударил этого болвана, на самом деле хотел ударить Армстронга.

— Да, я понимаю. У меня бывало такое чувство к людям. Помню, как срубил однажды деревце где-то лет в восемь. А на самом деле это была моя тетка.