Жизнь волшебника - Александр Гордеев

не будет.

129

Роман с удивлением оглядывается, не зная, что ответить, не понимая, о чём это она. И какой

только чёрт дёрнул его за язык с этими пятнадцатью минутами…

– Ты оскорбляла меня не меньше, – говорит он, сам не зная, зачем это говорит.

– Чем?

– Пренебрежением своим. Скажу даже так: чем сильнее ты мной пренебрегала, тем больше всё

это: квартира и прочее – становилось для меня чужим. Ты даже не заметила, что выгнала меня

сама. А у меня тоже есть своя гордость.

– Да, наверное, так. И я в этом раскаиваюсь. Но твоё пренебрежение забивает моё. Ты мстишь

мне сразу с таким перехлёстом, что моё оскорбление тонет в твоём…

В своё новое ненадёжное убежище Роман возвращается с пустыми, вытравленными мозгами.

Дверь открывает ключом, выданным хозяйкой. Как хорошо, что «дома» никого. «Вот и сходил,

повидал», – с горькой усмешкой думает он, прячась в пустой квартире за весёлой занавеской в

горошек. Желание повидать детей даже не вспоминается. Оно забито невероятной метаморфозой,

случившейся с Ирэн. Впрочем, сегодня она была не Ирэн и не Голубикой, а Ириной – простой

женщиной без всяких претензий на исключительность. Как тяжела теперь её напрасная надежда,

её внезапно вспыхнувшее чувство. Каково ей-то, гордой и независимой, говорить о любви в то

время, когда её отвергают! Как жалкао её беспомощная угроза. Ну что она может? И если что-то

может, то пусть сделает, пусть накажет. Будет поделом. Теперь его вина на порядок тяжелей: одно

дело оставлять равнодушную женщину, другое – любящую жену. Скорее всего, она отомстит

самым больным – не позволит видеться с детьми. Да, впрочем, тут уже и сам не захочешь

приходить…

Сколько ни сидит Роман, размышляя, а перед глазами лицо жены с выражением того

хронического ожидания, с которым она открыла ему дверь…

* * *

Вечером следующего дня Голубика, подождав Романа на проходной завода, прослеживает его

путь до самых дверей квартиры. Факт, что он, оказывается, устроился буквально на другой стороне

улицы, ещё больше потрясает и снова оскорбляет её.

Войти же в эту квартиру она решается лишь на другой день.

Придя с работы, Роман застаёт на хозяйкином, умеющем вздыхать диване, зарёванных Ирэн и

Нину. Навалившись плечом на косяк, он с минуту расслабленно, как больной, любуется такой

потрясающей картиной. Он шокирован уже самим фактом появления жены в этом тайном

убежище. Ему и в голову не приходило, что она опустится до слежки.

На стуле, прямо перед соперницами, любопытно сверкая помолодевшими глазами, восседает

Мария Иосифовна, навострённая и энергичная, как батарейка «Сатурн». Внезапность

происшествия заводит её ещё на один порядок. Она всё слышит, во всё вникает. Ей бы ещё бумагу

и ручку, чтобы всё запротоколировать. Молодые женщины выговорились уже до полного бессилия,

до того, что в них уже не остаётся ничего, кроме чистой, спокойной, прямо-таки рафинированной

ненависти друг к другу. Смугляна тяжело изумлена странным правом этой неожиданно эффектной

женщины так много знать и так хорошо чувствовать человека её судьбы. Голубика, явившаяся в

белой искусственной французской шубе, казалось, принесла с собой часть реальной, но во многом

загадочной жизни Романа. И эта изумительная женщина, которой Нина в другое время и в другом

месте любовалась бы сама, каким-то скандальным, кухонным текстом требует вернуть ей мужа,

детям – отца. Смугляне остаётся только лепетать, что всё это решает сам мужчина. И вот

вернувшийся мужчина, постояв в дверях, устало опускается перед ними на корточки.

– Мерцалов, я пришла за тобой, – со всхлипами, как будто её тут обидели, жалуясь, сообщает

Ирэн, даже и сейчас не сумев назвать его по имени. – Пойдём домой, а?

– А что, я похож на мальчика, которого можно водить за ручку? – отвечает Роман, тут же

поднимаясь и подавая жене её небрежно сброшенную шубу. – Я могу лишь проводить тебя.

Выйдя во двор, они некоторое время стоят у подъезда, потому что идти-то, по сути, лишь через

дорогу. Оказавшись с мужем наедине, Голубика обессилено никнет – изображать в чужой квартире

одновременно спокойствие и решимость было нелегко.

– С кем ты оставила Юрку? – спрашивает Роман.

– С Серёжкой. С кем же ещё?

– Давай-ка поторопись тогда. С Серёжкой… Тоже мне, няньку нашла!

– А что я могу сделать? – тихо, уже мягко и податливо, говорит Ирэн, узнавая его манеру

нестрогих выоговоров.

Она послушно идёт от него, но через три шага поворачивается, словно удивившись своему

теперь уже нелепому подчинению бросившему её мужу.

– Нет, а всё-таки ты должен вернуться домой, – убедительно говорит она, словно заново всё

осознавая. – Я не могу уйти, оставив тебя. Теперь мы будем хорошо жить. Мы просто дураки, что

так вышло.

130

– Вышло да и вышло, – глядя под ноги, бубнит Роман.

– Но у нас же дети. Понимаешь…

Роман хватается за голову, стонет:

– Да перестань ты наконец! Не дави постоянно на детей! Лучше совсем ничего не говори!

– Ты что же, хочешь создать семью с этой татаркой?

– А при чём здесь «татарка»? Она вполне умна и привлекательна. Даже красива, как ты

заметила…

– Что?! Она красива? – криво усмехается Голубика. – Тебя что, чем-то опоили? Ну, если ты так

же слеп и в остальном, то представляю ваше будущее… Да как у тебя, у русского, может сложиться

счастливая жизнь с татаркой? И она, дура, тоже этого не поймёт. Ей же татарина искать надо.

– Вот уж не думал, что ты националистка.

– Никакая я не националистка. Ты что, не понимаешь, что за вашими спинами разный уклад,

разные привычки, разные обычаи? Я уж не говорю о том, что она обычная шлюха. У неё ведь нет

никакого чувства собственного достоинства…

– А у тебя есть? – обрывает её Роман. – А есть, так не появляйся, пожалуйста, здесь больше

никогда.

– Ой, да идите-ка вы от меня куда подальше! Стройте своё татарское счастье! – почти

выкрикивает Голубика и быстро уходит, подняв голову даже выше, чем требуется.

В квартиру Иосифовны Роман втаскивает себя полностью обессиленным, будто успевшим

отработать ещё одну смену.

– Она больше не придёт, – глухо сообщает он Смугляне.

– Почему?

– Она послала нас куда подальше…

Нина в эту ночь не может спать. Морально она сметена полностью. От неё не остаётся ничего –

одно ровное место. Вот так насоветовала она Роману… Помогла, называется… Их и без того

нервная жизнь теперь и вовсе взорвана. Разбитый Роман всячески успокаивает Смугляну, и за

ночь они переживают две умопомрачительных ссоры и два примирения.

На следующий вечер Голубика является снова. В этот раз Роман застаёт её за исповедью

Марии Иосифовне. Бывшая сыщица, наслушавшаяся