Мрак - Юрий Никитин

— Он... погиб? — спросил Мрак.

— Да, — прошептал Подлещ. — Он сорвался с обрыва. Этослучилось пятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней тому.

Мрак развел руками:

— Вы дрались достойно мужчин. Тебе не в чем себя упрекать.

Он поднялся, огляделся, еще раз развел руками:

— Прости, что потревожил. Но ты, того... не терзай себя.Была война. Мог погибнуть ты, а он бы терзался. Прощай!

Он прошел через роскошную комнату, уже мечтая как можнобыстрее выйти на свежий воздух.

— Прощай, — ответил невесело Подлещ, когда Мрак уже открывалдверь. — Но лучше бы, наверное, мне сорваться с обрыва. Я бы не слышал все этипятьдесят лет, шесть месяцев и четырнадцать дней его умоляющий крик: «Подлещ,подай руку!»

Мрак кивнул, шагнул из комнаты, потом до него дошло, онвернулся. Подлещ без сил лежал, рука его свисала до пола.

— Эй, — сказал Мрак негромко, — получается, ты мог бы егоеще спасти?

Подлещ пошевелился:

— Вряд ли. Он уже падал, его пальцы скользили по гладкомукамню. Он цеплялся чудом, обламывая ногти... Я не успел бы к нему дажеповернуться!

— Но ты... хоть пытался?

Подлещ ответил упавшим голосом:

— Нет. В это время в нашу сторону бросились горцы. Этодикари, что любят долго пытать пленных. О них рассказывают жуткие истории. Ия... бежал. Даже бросил меч, чтобы легче перескочить расщелину. И то едва-едване... Врагов десятка два, я бы все равно ничего не смог! А так бежал, прыгалкак горный козел по скалам, чудом перепрыгивал разломы, сумел не сорваться наузких тропинках... К вечеру догнал остатки наших войск, что бежали еще раньше.Я знал, что Сулима погиб, но крик: «Подлещ, подай руку!» все время звучит вмоих ушах.

Теперь Мрак понял, почему Подлещ иногда смотрит сквозь него,а голову склоняет чуть набок, прислушиваясь к слышимому только ему зову.

— Ладно, я пошел, — сказал Мрак невесело. Он вспомнилотчаянные глаза Светланы. — Но мне нельзя без молодильных яблок. — Нельзя...Где ты, говоришь, бросил... э-э... друг твой остался висеть?

Подлещ посмотрел на варвара недобро. В слабом голосепрозвучала злость:

— А тебе что?

— Да я бы съездил. У меня была одна надежда, да и та, сампонимаешь...

Подлещ покачал головой:

— За эти годы даже кости рассыпались в прах, а ветер развеялпо свету. Ржа дотла сожрала меч и шелом. Да и ее дождями и снегами унесло вморе.

Мрак чувствовал безнадежность, тоску. Сказал невесело:

— А что мне еще? Просто поеду туда.

— Зачем? — повторил Подлещ горько. — Если бы у него был,скажем, перстень, тот еще мог бы уцелеть, затеряться в траве или меж камней. Даи то, боюсь, пришлось бы в пропасть спускаться. А туда и птицы не решаются.

Мрак кивнул:

— А что я теряю? Была одна тонкая ниточка, привела к тебе.От тебя — к твоему другу. Мне все равно куда ехать. Такие, как я, не живут наодном месте.

Улицы были темными, луна не светила, а пряталась заоблаками. Узкими переулками он добрался до постоялого двора. Все время ждал,что попытаются обобрать, ограбить, но так никого и не встретил. Плюнул сдосады, прошел через корчму наверх, задевал столы и поздних гуляк, но опять женикто не возжелал ссориться.

Плюхнулся на постель, но сон долго не шел. На душе былогорько, будто наглотался полыни. Снизу доносились пьяные вопли, смех, звяканьепосуды. Никто к нему не явился подраться, доступные девки тоже не показывались,даже ведьмы и ожившие мертвяки не лезли через единственное окошко.

Тоже мне страна колдунов, подумал Мрак неприязненно. Это жсколько ждать? Впервые на постоялом дворе ничего не случается. Они ж для того ислужат, чтобы здесь отвести душу, совершить нечто непотребное, запрещенноезаконами людей и богов. Непотребное, но сладкое.

Он ворочался с боку на бок до полуночи, наконец заснул вглубокой тревоге. Не к добру отсутствие нечисти. Даже в самых мирных постоялыхдворах что-нибудь да случалось...

Проснулся на полу за ложем. В ладони была мокрая от ночногопота рукоять топора, а спал ногами ко входу. Осмотрелся быстро, но ни трупов,ни вурдалачки в постели. Даже крови на полу или ложе нет, а подпертая дверь таки осталась подпертой поленом. Жаба прыгала по подоконнику, сытая и довольная.Комары здесь были с тараканов, дожили до холодов и обещали пережить зиму.

Опять плюнул с досады, дурной знак проспать вот так мирно.Явно что-то ждет впереди очень непростое. Боги никогда не дают два пряникакряду.

В конюшне придирчиво осмотрел коня. Мальчишка, помощникконюха, трясся и обливался потом, ибо варвар заглядывал коню и в зубы, и подхвост, щупал бабки, тыкал кулаком в пузо, дул в уши, искал вдоль хребта вторуюжилу, но конюшенник не решился подменить коня, или не сумел. И нечисть тутбестолковая, понял Мрак с отвращением. Как тут живут, непонятно.

Когда выезжал из ворот, услышал дробный конский топот. Изпереулка выехал всадник, кивнул ему с явной неприязнью. Был он в длинном плаще,под ним просматривались доспехи.

Мрак вытаращил глаза:

— Подлещ?

— А ты кого ждал? — буркнул всадник. Он был бледен, словнововсе ночь не спал, ежился от утренней сырости и свежести. Под доспехом на нембыла теплая одежда.

— Да уж не тебя, — ответил Мрак. — Неужто поедешь?

— Угадал.

— Зачем?

— Не знаю. Тянет. Что-то внутри тянет.

Мрак кивнул понимающе:

— Один мой друг называл это совестью. Второй называл закономбогов, который внутри нас. Но как не назови, а я рад, что ты едешь. Без тебяполжизни искал бы тот чертов перевал. Но не рассыпешься в дороге?.. Я зрел кактебя под руки вынимали из корыта...

Подлещ пустил коня рядом, одни поехали по еще сонной улице.Подлещ огрызнулся:

— Это уважение выказывают! Я знатный боярин, родастаринного, от самого Яфета веду. Да и не меня купают и вычесывают, а моибогатства.

За воротами города кони пошли рысью, а когда разогрелись, ихпустили в галоп. Мрак посматривал на Подлеща, но тот в самом деле оказался изхорошего дерева тесан. Побледнел еще больше, морда заострилась, щурится, носкачет, даже перестал на конской спине плюхаться как мешок с... травой.

В полдень дали передых коням, дальше гнали до сумерек.Заночевали в крохотной веси, а утром с первыми петухами пустились в путь. Мракдивился, хотел из жалости коней гнать помедленнее, но Подлеща словно повелакакая-то иная сила, что поселилась в его теле. Он посерел, глаза валились, губыпересохли, но упорно гнал и гнал коня по узким дорогам.