Мрак - Юрий Никитин

Мужик в нерешительности посматривал на птицу:

— И на умного бывает промашка. Эт значитца, и другиепернатые могут?

— Как пчелы на сладкое, — заверил Мрак. — Ты их лови и вмешок! Притопчи, чтобы больше влезло, и пихай новых. Большие деньги дадут набазаре.

Мужик нерешительно улыбнулся:

— А надо мной смеялись, когда я семена сажал да первуюветочку выхаживал... Не только соломой, шубой укрывал на зиму! Навозом весьогород перекопал. Женка ушла, соседи дурачком кличут. Правда, сейчас начинаютпоглядывать по-другому. Шапки ломают при встрече.

— Никакое усилие не бывает напрасным, — подбодрил Мрак. — Явидел мужика, которого боги заставили вкатывать камень с быка размером навысокую гору. Лет сто уже катит! А то и больше. Был хиляк, но ты бы видел какиетеперь у него плечи! Какая спина, руки...

Он вскочил на коня. Жар-птица вяло трепыхалась в мешке заспиной. Мужик, будущий богач, со счастливой усмешкой помахал рукой.

Солнце стояло в самой середке неба, когда Мрак явился напостоялый двор. Иваш был в своей комнате. Мрак покачал головой, но смолчал.Лежит на постели, пусть лежит. Может же заболеть. Правда, от спанья мордараспухла.

— Просыпайся, — сказал он негромко. Во рту стало горько,будто лизнул сосновой смолы. — Счастье проспишь.

В груди кольнуло, ему не помогли бы и бессонные ночи. Ивашоткрыл глаза, ахнул, открыл шире. Поспешно сел, протер кулаками глаза.Разглядев Мрака, распахнул глаза во всю ширь.

Мрак высыпал на постель яблоки. Пурпурные, налитые краснымсветом, они кричаще выделялись на сером от грязи ложе. Сквозь тонкую кожу можнобыло считать зерна. А сгустки сока покачивались темнобагровыми размытымиволоконцами.

Глаза Иваша вылезали из орбит. Мрак усмехнулся, бросил емуна колени мешок. Там протестующе трепыхнулось, скрежетнуло как ножом посковородке..

— Здесь жар-птица. Ты выполнил все, что тебе поручили.

Повернулся и вышел, даже не взглянув, какого размера глазапевца станут теперь.

Это было его последнее деяние. Рассказывали, что даже старыезакаленные воины плакали, когда он, сняв позолоченные доспехи, дар царя Додона,одел ветхое рубище, поднял руки в прощании и ушел, не оглядываясь. Даже воздухвокруг него колыхался, почерневший и тяжелый.

Правда, у него никогда не было позолоченных доспехов, вообщедоспехов не носил, но внезапный уход породил много слухов. Как при дворе, такеще больше в народе.

Только жаба последовала за ним. Она выросла настолько, чтоедва держалась на плече. У нее перевешивали то голова, то зад, где наметилсятолстый хвост с шипами. Иногда ухитрялась залезать на шею, стараясь лечь сразуна оба плеча, но чаще всего падала на землю.

Мрак не оборачивался, и жаба бежала следом. Так одолеваливерсты, но в конце-концов жаба уставала, жалобно пищала, постепенно отставая.Мрак либо брал на руки, либо сворачивал в ближайшую рощу, устаивался в тени уручья.

Усталая жаба поспешно карабкалась к нему на колени, засыпалакверху пузом, разбросав лапы. Мрак рассеянно чесал ей белесое брюхо, жабапосапывала, легонько дергала лапами. Когда ей снилось что-то страшное, онаначинала дергаться, разевать пасть, пугая невидимого врага, пищала в страхе.Мрак дул ей в морду, негромко приговаривал, что он рядом, в обиду не даст,отгонит большую страшную жабу, что напала на его маленькую, и Хрюндя успокаивалась,затихала, сведенные страхом лапы расслаблялись.

Когда он проходил через веси, жители высыпали из домов,чтобы увидать человека, о котором говорят с таким сочувствием. Мужики смотрелиугрюмо и понимающе, женщины плакали и поднимали над головами детей, чтобы теувидели и запомнили. Молодые девушки подавали ему хлеб и сыр, пытались кормитьжабу, но она ела только из рук Мрака.

Проходя через десятую или двадцатую весь, он уже слышалрассказы о себе. Не столько о подвигах, как о его великой любви, а когда шелчерез горы, слышал песни о герое, который тщетно пытался растопить ледяноесердце холодной красавицы, заколдованной злым колдуном. Мрак хотел возразить,что колдун не при чем, не было никакого колдуна, а потом подумал, что песняможет быть вовсе не о нем, вмешиваться глупо и неуместно.

Однажды он шел через лес, поглядывал на кусты. Там егоХрюндя шумно прыгала по опавшим осенним листьям, шебуршилась, что-то искала. Авпереди на дорожку вышли двое. В руках топоры, а злые лица не предвещали ничегохорошего.

— Жизнь или смерть, — предложил один.

Мрак пожал плечами:

— А какая разница?

Разбойник зло захохотал:

— Наверное, есть. Иначе даже прокаженный не цеплялся бы зажизнь! Ну, а у бродяг вроде тебя иногда водятся монеты. В полу ли зашитые, илив поясе или еще где, но мы найдем.

Второй пояснил:

— Не отдашь сам, костер найдет.

— У меня нет монет, — ответил Мрак равнодушно. — А в костер,так в костер...

Ему зачем-то связали руки и потащили через кусты. Там былаполяна, трое разбойников точили ножи, четвертый в сторонке жарил на угляхширокие ломти мяса. Жир капал, поднимались чадные дымки.

Один из точивших нож поднял голову. Глаза было холодные,жестокие:

— Противится? Одежку снять и — в костер. А его — к дереву!Посмотрим, кто из вас стреляет лучше.

Грубые руки начали сдирать душегрейку. Затрещали кусты,выметнулась запыхавшаяся, но гордая охотой Хрюндя. В пасти у нее трепыхалсяогромный кузнечик, отчаянно бил лапами.

Завидев чужих людей, Хрюндя в удивлении раскрыла пасть.Кузнечик вывалился, ускакал боком, волоча лапу. Жаба запищала, бросилась наобидчиков, начала драть одному сапог детскими коготками. Тот отшвырнул еепинком, жаба упала на спину, но тот же перевернулась и бросилась снова.

Глаза вожака выпучились. Он переводил взор то на жабу, то наМрака. Крикнул внезапно:

— Стойте!.. Это... та самая жаба?

Мрак ощутил на себе семь пар глаз. Пожал плечами:

— Какая?

— Которая сопровождает великого... ну, который пытаетсярастопить заколдованное сердце. А ты тогда... человек по имени Мрак?

Мрак равнодушно глядел поверх их голов на далекие синеющиегоры:

— Когда-то меня так называли.

Множество рук усадили его перед костром. Кто-то сунул в рукипрут с ломтем жареного мяса, другой поставил перед ним кувшин с вином.Пробовали и жабу покормить, но она с достоинством отказалась, влезла к Мраку наколени и оттуда смотрела на всех надменно и презрительно.