Второй пол - Симона де Бовуар

Быть может, кто-то возразит – хотя речь идет о случае нормальном, а вовсе не патологическом, – что это была исключительно «испорченная» девочка; но за ней просто меньше следили, чем за многими другими. Любопытство и желания «хорошо воспитанных» девушек хоть и не выражаются в поступках, но присутствуют в форме фантазмов и игр. Когда-то у меня была знакомая девушка, очень набожная и поразительно невинная – с тех пор она стала полноценной женщиной, целиком погруженной в материнство и благочестие, – которая однажды вечером сказала старшей сестре, дрожа от возбуждения: «Как это, наверно, здорово – раздеваться перед мужчиной! Давай поиграем, как будто ты – мой муж» – и с трепетом начала снимать с себя одежду. Никакое воспитание не помешает девочке осознать свое тело и мечтать о его судьбе; самое большее, ее можно заставить вытеснять свои желания, что впоследствии будет тяготеть над всей ее сексуальной жизнью. Желательно, чтобы ее, наоборот, учили принимать себя без самолюбования и без стыда.

Теперь нам понятно, какая драма разыгрывается в девочке-подростке в период полового созревания: она не может стать «большой», не приняв своей женственности; она и раньше знала, что принадлежность к женскому полу обрекает ее на ущербное, застывшее существование; теперь это знание открывается ей в образе нечистой болезни и смутной вины. Поначалу она осмысляла свою неполноценность как лишение – теперь же отсутствие пениса обернулось грязью и проступком. Она шагает в будущее обиженная, виноватая, полная стыда и тревоги.

В течение всего детства девочку притесняли и ущемляли; тем не менее она осознавала себя независимым индивидом; в отношениях с родителями и друзьями, в учебе и играх она раскрывала себя в настоящем: о будущей пассивности она только мечтала. После наступления половой зрелости это будущее не просто приближается, оно поселяется в ее теле, превращается в самую конкретную реальность. Как и прежде, оно сохраняет неизбежный характер: в то время как мальчик активно прокладывает себе путь к взрослой жизни, девочка ждет начала этого нового, непредсказуемого периода, основа которого соткана раз и навсегда и к которому несет ее ход времени. Детство осталось в прошлом, настоящее представляется ей лишь как переходный период, где нет никакой осмысленной цели, одни дела и хлопоты. Вся ее юность проходит в ожидании, скрытом или откровенном. Она ждет мужчину.

Конечно, мальчик-подросток тоже мечтает о женщине, желает ее; но она станет лишь одним из элементов его жизни, его судьба заключена не в ней; девочка же с детства, независимо от того, желает ли она реализоваться как женщина или преодолеть границы своей женственности, ждет своего свершения и перемен от мужчины; он видится ей в сияющем облике Персея или святого Георгия; он – освободитель, он богат и могуществен, он владеет секретом счастья, он – Прекрасный принц. Она предчувствует, что его ласки вовлекут ее в великий жизненный поток, как во времена, когда она покоилась в чреве матери; подчинившись нежной мужской власти, она вновь обретет ту же защищенность, какую ощущала в объятиях отца: магия объятий и взоров опять превратит ее в застывшего кумира. Она всегда была убеждена в превосходстве мужчины, и это превосходство – не плод детского воображения; оно имеет экономические и социальные основания; мужчины – просто-напросто хозяева мира; все склоняет девочку-подростка к мысли, что стать вассалом мужчины в ее интересах; этому ее учат родители: отец гордится ее успехом у мужчин, мать видит в нем залог ее благополучного будущего; среди подружек зависть и восхищение вызывает та, на которую чаще всего обращают внимание мужчины; в американских колледжах авторитет студентки определяется числом назначенных свиданий. Брак – это не только почтенная карьера, куда менее изнурительная, чем многие другие; он один позволяет женщине добиться полного общественного признания и реализовать себя сексуально в качестве любовницы и матери. Именно такого будущего желают ей окружающие, к такому будущему стремится и она сама. Все единодушны в том, что главное дело ее жизни – это завоевать себе мужа или, в определенных случаях, покровителя. Мужчина для нее, как и она для мужчины, есть воплощение Другого; но этот Другой представляется ей сущностным, а себя рядом с ним она мыслит как несущностное. Она обретет свободу, уйдет из родительского дома, избавится от материнской власти и откроет для себя будущее, но не завоевав его сама, а пассивно и покорно вручив себя новому господину.

Часто приходится слышать, что девочка смиренно поступается своим «я» потому, что в этом возрасте физически и морально уступает мальчикам и не может соперничать с ними: отказавшись от тщетной борьбы, она передает заботу о своем счастье члену высшей касты. На деле ее приниженность объясняется вовсе не природной неполноценностью, напротив, все ее изъяны проистекают именно из приниженности, истоки которой кроются в прошлом девочки-подростка, в окружающем ее обществе и именно в том будущем, что ей предлагают.

Разумеется, половое созревание меняет тело девушки. Оно становится более хрупким, чем прежде; женские органы уязвимы, их функционирование сложно; грудь непривычна, тяжела, мешает; при резких движениях она напоминает о себе, вздрагивает, причиняет боль. Отныне женщина уступает мужчине в мускульной силе, выносливости, ловкости. Гормональное расстройство вызывает нервную и вазомоторную неустойчивость. Менструации болезненны: из-за головной боли, ломоты, болей в животе нормальная активность затруднена или даже невозможна; часто к этим недомоганиям добавляется психическая нестабильность; нередко женщина каждый месяц бывает настолько нервной и раздражительной, что впадает в состояние, близкое к помешательству; контроль за центральной и вегетативной нервной системой ослаблен; нарушения кровообращения, некоторые формы аутоинтоксикации превращают тело в ширму между женщиной и миром, в горячечный туман, давящий, душащий и отделяющий ее от всего мироздания, которое ощущается этой пассивной страждущей плотью как слишком тяжкое бремя. Угнетенная, подавленная, женщина становится чуждой себе, ибо она чужда остальному миру. Все связи распадаются, мгновения не связаны между собой, другие воспринимаются лишь как абстракция; и хотя рассудок и логика не затронуты, они, как при меланхолических формах бреда, служат лишь лежащим на поверхности страстям, вспыхивающим на фоне органического расстройства. Все эти факты чрезвычайно важны, но их роль для женщины определяется тем, как она их осознает.

Мальчики к тринадцати годам по-настоящему учатся насилию, у них развивается агрессия, воля к власти, желание бросить вызов всему и всем; девочка же именно в этом возрасте отказывается от бурных игр. Конечно, она может заниматься спортом, но спорт с его специализацией, подчинением искусственным правилам не может заменить спонтанного и привычного применения силы; он не занимает главного места в жизни и не дает таких глубоко личных знаний о мире и о себе, как драка без правил или какой-нибудь неожиданный конфликт. Спортсменка никогда не испытает гордости мальчика-победителя, положившего на лопатки своего приятеля. Кроме того, во многих странах девушки обычно вообще не занимаются спортом; и поскольку драки и иные подвиги им запрещены, они лишь пассивно претерпевают свое тело; их куда решительнее, чем в раннем детстве, вынуждают отказаться от того, чтобы выделяться из заданного наперед мира, утверждать себя, поднявшись над остальными людьми; им запрещено открывать, дерзать, раздвигать границы возможного. В частности, девушкам почти неведомо вызывающее поведение, столь важное для юношей; конечно, женщины сравнивают себя друг с другом, но вызов – это не пассивное сопоставление, это столкновение двух свобод, имеющих власть над миром и стремящихся ее расширить; залезть выше, чем товарищ, заломить ему руку – это утвердить свое господство над всей землей. Девушке запрещено вести себя как завоеватель, запрещено применять силу. Разумеется, в мире взрослых грубая сила обычно не играет большой роли, и все же она неотступно присутствует в нем; мужчины своим поведением часто напоминают о возможности насилия: ссоры вспыхивают на каждом углу; по большей части они кончаются ничем, но стоит мужчине доказать кулаками свою волю к самоутверждению, как он укрепляется в чувстве своего господства. В ответ на любую обиду, на любую попытку превратить его в объект мужчина может ударить или подвергнуться ударам, он не позволяет чужой трансценденции превзойти себя, не поступается своей субъектностью. Насилие – это подлинное испытание власти каждого над самим собой, над своими страстями и волей; полностью отказаться от него – значит отказать себе во всякой объективной истине, замкнуться в абстрактной субъектности; гнев и возмущение, не находя выражения в мускульных усилиях, остаются воображаемыми. Невозможность запечатлеть движения души на поверхности земли – страшная фрустрация. На юге Соединенных Штатов неграм строго запрещено применять насилие по отношению к белым; именно в этом запрете – ключ к загадочной «черной душе»; то, как негр испытывает себя в мире белых, типы поведения, с помощью которых он к нему приноравливается, и компенсаций, к которым он стремится, – все его чувства и действия объясняются пассивностью, на которую он обречен. Во время оккупации французы, принявшие решение не прибегать к насильственным действиям против оккупантов даже в случае провокации – из эгоистической осторожности или из-за требований долга, – чувствовали, что их положение в мире стало совершенно иным: по чужой прихоти они превратились в объекты, их субъектность больше не находила конкретного выражения, стала чем-то второстепенным. Ясно поэтому, что юноше, которому позволено властно заявлять о себе, мир видится совсем иным, чем девушке, чувства которой не могут непосредственно выражаться в действиях; первый без конца подвергает его сомнению, в любой момент готов восстать против данности, а значит, когда он принимает ее, у него создается впечатление, что он ее активно подтверждает; вторая же лишь испытывает ее на себе; мир определяется без ее участия и потому выглядит неизменным. Ее физическое бессилие выражается в робости более общего характера: она не верит в свои силы, поскольку никогда не опробовала их телесно, она не решается что-либо предпринять, изобрести, взбунтоваться; обреченная на послушание и смирение, она может лишь принять место, уготованное ей в обществе. Она воспринимает порядок вещей как данность. Одна женщина рассказывала мне, что в молодости она яростно, хоть и неискренне, отрицала свою физическую слабость; ей казалось, что принять ее – значит утратить желание и решимость чем-либо заниматься, даже в таких областях, как умственный труд и политика. У меня была одна знакомая девушка, которую воспитывали как мальчика; она была очень сильной и полагала, что не уступает мужчинам; хотя она была очень хороша собой и каждый месяц мучилась от болезненных менструаций, она совершенно не сознавала себя женщиной и была резвой, полной жизни, предприимчивой и храброй, как мальчик: могла без колебаний ввязаться в уличную драку, если видела, что обижают ребенка или женщину. Но после пары неудачных опытов она поняла, что грубая сила – достояние мужчин. Осознав свою физическую слабость, она в значительной мере утратила самоуверенность и постепенно превратилась в женщину, реализовала себя в пассивности, приняла свою зависимость. Потерять доверие к своему телу – значит потерять веру в себя. Достаточно взглянуть, какое значение придают юноши своим мускулам, чтобы понять, что любой субъект мыслит свое тело как собственное объективное выражение.