Первопроходцы - Олег Слободчиков

Спутники Федота, тесно прижавшись друг к другу спинами, сидели под мачтой, грызли вяленую рыбу и молились. Вскоре показались знакомые горы, сверкавшие снегами. Потом из сизой дымки стал вырисовываться берег. Он был белым от снега с черной полосой отлива-прилива, со льдинами, лежавшими на верхней границе. Промышленные пошли вдоль него к югу и вскоре узнали места, откуда были унесены ветром.

Погода баловала. Мореходы без мук обошли мыс, которым заканчивался Носище Великого Камня, и взяли курс на север. С гор дул западник, но он часто менялся на прижимной и попутный ветры. Чтобы не унесло в океан, Федот держал коч вблизи скалистого берега. Светлым временем суток шли своей силой и парусом, ночами, которые были здесь темней тауйских, укрывались в бухтах и заливах, обильных рыбой и птицей. Коч упорно продвигался к северу, а устья реки, где осталась большая часть ватаги, все не было.

– Уговаривались же с Емелей, чтобы крест поставил! – ворчал Федот.

– Ничего! – ободрялись промышленные. – Весь август впереди!

Поставить крест Емеля не забыл. С коча увидели его, вошли в устье реки, бечевой и шестами поднялись против течения и увидели другое судно, вытянутое на берег. Неподалеку от него стояла изба без частокола, над крышей курился дымок. Навстречу прибывшим вышел Емеля, в его огненной бороде сверкала белозубая улыбка.

– А мы-то ждем! – раскинул руки. – На гору лазили смотреть вас – не углядели… А Богдашка пропал вместе с пищалью. – Лицо племянника искривилось: глаза сузились в щелки, губастый рот сжался бубликом.

– Который? Анисимов? Искали?

– Кого там… До тундры ходили и соседи помогали, сказали, что коряки захватили в рабство.

Где-то выше по реке половина ватажки промышляла рыбу, а здесь сушили юколу, пекли икряной хлеб. Федот бегло осмотрел избу. Диких мужиков не было, но кроме двух привезенных женок, якутки и юкагирки, по- хозяйски суетившихся у каменки, увидел двух девок в долгополых камлайках и вышарканных бахилах.

– Обживаетесь? – указал в их сторону.

Якутка вместо приветствия схватила берестяную люльку с любопытно молчавшим младенцем, показала Федоту рыжего якутенка и рассмеялась.

Пока подходила баня, Емеля рассказывал о зимовке: о том, что со здешними народами не ссорились, жили в дружбе и приязни, соболей и лис добыли много. Не голодали, но хлеб съели, ходовой товар поменяли на рухлядь. Случилась только одна беда – Богдашка! И еще в ватаге назревал раздор: одни хотели промышлять следующую зиму, другие боялись, что люди Бессонки Астафьева соберут всю кость и вернутся на Колыму первыми.

– Мы тоже об этом думали! – поежился Федот. – Ладно, Богдашка – молод и глуп, но Пантелей Демидыч, старый мореход, не мог пропасть бесследно. – Перекрестился и вздохнул: – Хотя, по-всякому бывает!

Пока прибывшие парились в бане и отдыхали, посыльные собрали всех бывших вдали от зимовья. На умученных и озлобленных они не походили. Герасим Анкудинов со смехом обругал Федота, что долго выбирался к оговоренному месту и скандально заговорил о наболевшем:

– Вам что? У вас одни прибыли на уме, а нам, чтобы выслужить прощение, десятинной податью не отделаться. Подводить здешние народы под государеву руку ты не велел, Семейка Дежнев невесть где, своей отпускной грамоты у меня нет. Но если мы вернемся на Колыму с рыбьим зубом и с вестью, где его много, царь нас помилует и наградит!

Герасим уставился на Федота и злорадно улыбнулся, будто ждал от него поперечных слов, но Попов повел плечами, смахнул икринки с бороды.

– Может быть, и так! – Опечалился, что о пропаже коча и разметанном караване никто не вспоминает. – Давайте поговорим!

Промышленные и беглые казаки, выжидающе смотревшие то на него, то на Герасима, заспорили. Федот поморщился, поднял руку, прерывая гвалт:

– Давайте по кругу, как исстари принято. Только сперва скажу: вдруг на Анадыре живы наши спутники. Искать надо!

– Разве успели подняться в верховья, в тундре-то что им делать? – опять загалдели люди Емели и Герасима, видимо, зимой об этом много говорили. – Если потеряли кочи, то построили новые и плывут в обратную сторону… Кто первым вернется с вестью о заморной кости, тот и получит награду.

Как было принято со времен стародавних среди промышленных людей, сняв шапку и поклонившись товарищам, в черед, по кругу стали говорить все желавшие высказаться, другие терпеливо слушали их. Ничего нового и умного сказано не было. Все были уверены, что бессоновские промышленные с оставшимися у них анкудиновскими беглецами и люди Пенды где-то так же удачно промышляли, а к этому времени, скорей всего, загрузились костью и подались в обратную сторону. Надо их догонять, а не искать.

– Им шубки, нам облупки! – поддакивал Герасим каждому выступавшему.

Те, что были осторожней, считали, что до ледостава уже трудно дойти до Колымы: разве только при явной удаче. Не желая зимовать в тундре и среди мертвых камней, предлагали загрузиться костью и вернуться на здешние богатые промыслы, а весной по незамерзающему морю идти в обратную сторону до льдов и с первыми разводьями на Колыму.

До начала следующих промыслов оставалось больше трех месяцев. Голода в этих местах не боялись. По соображениям Федота, чем сидеть в зимовье и разбирать пустопорожние распри, стоило погулять по морю, поискать разметанные кочи и помирить спорщиков. Решившись на сборы, заметно повеселели даже противники похода за костью. Запас юколы и утятины был. Промышленные добыли сивуча, испекли мясо, наполнили все бочки водой, на двух кочах вышли из залива, обогнули мыс и подняли паруса. На удачу, ветер был попутным до вечера, когда солнце стало приседать за горы. Едва оно спряталось, пустив стрелы по морю, парус заполоскал, по волне пошла рябь – из падей задуло.

Суда вошли в залив и встали на якоря, пережидая посветлевшую ночь без звезд. Где-то фыркали сивучи, с пушечным грохотом бил хвостом по воде расшалившийся кит. «Доброе начало – полдела!» – переговаривались мореходы. Суда продвигались к северу медленней, чем были уносимы оттуда. Люди стали узнавать места, где приняли последний бой с чукчами, и поняли, что прошли мимо залива, в котором были разметаны бурей. Но возвращаться к Анадырю никто не желал – корга была рядом. Ее нашли. К радости ватаги заморная кость лежала в тех же кучах, как ее оставили. Темнели прошлогодние кострища с припасом брошенного плавника.

– Значит, промыслы на Анадыре хороши! – утешали спутники Федота, опасливо щурившего стылые глаза.

На этот раз были приняты все меры предосторожности. Люди с оружием обошли окрестности. По сырой пружинящей под ногами тундре, болотистым кочарникам и каменистым сопкам подкрались к селению из пяти больших землянок. Жилье было укреплено изнутри и снаружи плавником и китовыми костями. Опасаясь хитростей, промышленные и казаки осмотрели землянки. Они были оставлены не позже весны: зола в очагах вымокла, кожи подернулись плесенью. Неизвестно, надолго ли, но обжитое чукчами место было покинуто.

В засадных местах ватажные выставили караулы, и началась веселая работа. Заморная кость самого дорогого цвета лежала в песке и галечнике во много слоев. Люди рыли ямы в пояс и снова натыкались на старые кости, свозили их на кочи. Возвращение наметили на Семенов день, потом перенесли на Рождество Богородицы. Пропал гнус, к утру лужи покрывались льдом, появились забереги, застывала вода в лодках. Но днями над желтой тундрой висело желтое нежаркое солнце, голубая волна залива ласково гладила отмель, а на морской берег даже в тихую погоду накатывались хмурые валы прибоя. Федот поторапливал, пытался вразумить хотя бы своеуженников. Его не слушали, ругали, что он, приказчик и хозяин, свое получил, а им, особенно покрученникам, достанется только треть от ими же добытого. И случилось то, чего передовщик опасался. Задул ветер с моря, и залив в одну ночь, так забило льдом, что просечься сквозь него не было надежды.