Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

В деревне Мария Федоровна была более «популярна», нежели супруга императора. Крестьяне преимущественно ругали вдовствующую императрицу, в то время как представители образованных слоев, знавшие, что немкой является именно Александра Федоровна, а также под воздействием слухов о ее связях с Распутиным, адресовали свою ненависть супруге императора. Как ни парадоксально, в делах по статье 103 практически не встречается упоминание Гришки Распутина (Б. И. Колоницкий обнаружил лишь один случай, в котором обвиняемым был казак). Этот постоянный герой городского политического фольклора отсутствовал в пространстве обсценно-политических слухов российской деревни. Тем самым и у Александры Федоровны оставалось меньше причин быть героиней крестьянского фольклора.

Анализ обстоятельств и контекста оскорбительных высказываний крестьян о Марии Федоровне позволяет предположить наличие нескольких групп причин. К первой можно отнести псевдоисторические высказывания, в которых Мария Федоровна обвинялась в том, что крестьянам не дали землю. По этой версии она якобы была любовницей П. А. Столыпина и отговорила его от земельной реформы[883]. В другом варианте крестьяне, отрицательно относившиеся к своим односельчанам, пытавшимся выйти из общины, винили во всем Столыпина, а Марию Федоровну, как его любовницу, заодно с ним. Помимо Столыпина, в любовники вдовствующей императрицы назначали генерала П. К. Ренненкампфа и министра путей сообщения, председателя Совета министров А. Ф. Трепова. Негативные образы Ренненкампфа и Трепова (первого считали немцем-изменником, второго реакционером и предателем) дискредитировали Марию Федоровну. К этой же группе причин можно отнести неверно интерпретированное в народе решение отменить празднование тезоименитства. Тезоименитство вдовствующей императрицы приходилось на 22 июля — день, близкий началу Первой мировой войны. Императрица решила прекратить отмечать его на период войны по моральным соображениям, но в народе нашли этому иное объяснение: «Праздник 22 июля был раньше, но теперь отменен, так как государыня императрица Мария Федоровна является сторонницей германского народа и изменницей России»[884]. К слову, день рождения наследника престола царевича Алексея 30 июля 1914 г. был отмечен декорированием городов флагами и торжественными богослужениями в церквях[885].

Другую группу причин можно связать с фольклором и традициями обсценной лексики. Наиболее часто встречающимся прилагательным, обозначавшим вдовствующую императрицу, было «старая». Также использовался эпитет «злая царица»[886]. Злая старая царица в фольклоре соответствовала образу антигероя (мачехи, вдовы, свекрови), черты которого переносились крестьянским сознанием на Марию Федоровну. Так, например, рассказывали, что она пыталась сварить в ванне царевича — характерный поступок сказочного антагониста[887]. Нельзя игнорировать и более простое объяснение частого присутствия имени Марии в обсценных высказываниях крестьян. Б. И. Колоницкий совершенно верно отметил здесь влияние русской матерной традиции — ругань царя «по матери» автоматически в политическом дискурсе переадресовывалась Марии Федоровне[888]. При этом, если вспомнить историю матерной лексики, изначально брань «по матери» адресовалась богоматери — деве Марии. Отголоски этой богохульной традиции можно встретить в арестантском фольклоре, где часто звучат оскорбления в адрес не только царя, но и бога. Например, известностью пользовалась следующая строчка: «Бога нет, царя не надо, губернатора убьем, мы, мазурики-арестанты, всю Россиюшку пройдем!»[889] В другом варианте в качестве сакрального персонажа вполне могла выступить и богоматерь: «Иду в Сибирь, кляну Россию, еб* царя и мать Марию»[890]. Мать Мария трансформировалась в императрицу Марию Федоровну.

Третье объяснение также связано с фольклорной традицией и патерналистским сознанием россиян. Патернализм предполагал не только восприятие царя как батюшки, «отца Отечества», но и царицы как матушки. Правоверные верноподданные нередко на старый манер ласково называли Александру Федоровну царицей-матушкой. В крестьянском сознании образы царицы-матушки Александры и императрицы-матери Марии сливались.

Сравнивая структуру оскорблений Александры Федоровны и Марии Федоровны в крестьянских высказываниях, можно обнаружить, что вдовствующая императрица лидирует по большинству характеристик: она на 40 % больше изменница, чем Александра Федоровна, на 39 % больше развратница, чем ее невестка, а также, в отличие от Александры Федоровны, именно она виновна в грабеже крестьян. По этой причине крестьянское сознание наделяло Марию Федоровну инфернальными характеристиками, но, как ни странно, на 60 % чаще убить предлагали Александру, а не Марию. При этом единственной характеристикой, в которой императрица-супруга опередила императрицу-мать, была глупость: крестьяне не называли Марию Федоровну глупой, а считали хитрой, коварной (ил. 14).

Таким образом, дела по статье 103 позволяют реконструировать народное слово о царских особах, в котором отразился достаточно сложный образ верховной власти. Отмеченные дела обладают признаками массового источника, позволяющего исследовать массовое сознание. Оскорбления представителей династии были характерны для представителей всех сословий, полов и возрастов. При этом в силу определенных культурных отличий чаще всего под действие статьи 103 попадали неграмотные и малограмотные подданные. Вместе с тем, несмотря на массовость звучавших оскорблений, власти достаточно лояльно назначали наказания, ни разу не применив максимальную меру — восьмилетнюю каторгу. Однако при вынесении приговоров судьи часто оказывались в плену распространявшихся слухами стереотипов о том, что этнические немцы и евреи сочувствуют Германии и являются потенциальными шпионами, вследствие чего им при прочих равных условиях выносились более строгие приговоры. Важно, что «хулительный политический дискурс» не был особенностью какого-то одного региона — например, столичного, — а распространялся по всей России. Как видим, по числу оскорблений лидировала Сибирь, далее следовало Поволжье и лишь на третьем месте шла Центральная Россия. По понятным причинам наиболее частым объектом критики выступал император Николай II, за ним располагался главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, а третье место занимала вдовствующая императрица Мария Федоровна, опережая свою невестку. Последнее объясняется тем, что проанализированный «хулительный дискурс» на 72 % был крестьянским, а крестьяне намного чаще упоминали в оскорбительном контексте императрицу-мать, чем императрицу-супругу. При этом обеим приписывались одни и те же грехи (немецкое происхождение, политическая измена, развратный образ жизни), но те слухи, которые в городской среде ходили на счет Александры Федоровны, крестьяне переадресовывали Марии Федоровне. Несмотря на то что оскорбления в ряде случаев носили экспрессивно-аффективный, эмоциональный характер, в целом они выражали вполне осознанную народом дискредитацию верховной власти. Присутствовавшие в оскорблениях мотивировочные части демонстрируют, что император и верховный главнокомандующий наделялись персональной ответственностью за обрушившиеся на народ несчастья, и массовое сознание приходило к выводу, что для избавления от всех невзгод необходима смерть главных виновников. Поэтому 44 % оскорблений императора и 28 % оскорблений великого князя заканчивались угрозами убийства или пожеланием смерти. Показательно, что занимавший лишь пятую позицию по числу оскорблений царевич Алексей по соотношению числа оскорблений к пожеланиям смерти находился на третьем месте (25 %). При этом крестьяне не считали его ответственным за свои беды, наиболее часто встречавшиеся по отношению к нему характеристики — это «незаконнорожденный» и «хромой». Однако частые пожелания смерти наследнику престола свидетельствуют о том, что массовое сознание народа желало конца роду Николая II.