Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

Объяснялось это не в последнюю очередь тем, что Государственный секретарь являлся представителем кругов монополистического бизнеса США. Сыграли свою роль и его связи с «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», где еще до войны он возглавлял одно время совет ее директоров. Эта стальная империя принадлежала к числу таких образований бизнеса, с которыми должен считаться любой президент, любая администрация США.

Тем не менее спустя три с небольшим месяца после смерти Рузвельта очередь дошла и до Стеттиниуса. Он был заменен на своем посту Джеймсом Бирнсом, который политически больше устраивал Трумэна.

Образ Стеттиниуса четко запечатлелся в моей памяти. Вот он сидит в кресле на совещании представителей великих держав в ходе работы конференции. Его волосы – цвета только что выпавшего снега. Он обводит глазами присутствующих. Когда выступает, находит слово для каждого из глав делегаций. Его речь ровная. Голос никогда не повышает. Но приводимые им доводы выглядят почему-то однозначно: это – черное, а это – белое. В глубь проблем он старался не вдаваться. Если же это требовалось, то предпочитал предоставить слово Пасвольскому или сенатору Ванденбергу.

У меня всегда возникало ощущение, и не только в Сан-Франциско, что дискуссии по сложным политическим вопросам ему не нравятся. Он считал их хотя и необходимым, но неприятным занятием. Видимо, командное положение в стальной промышленности США, которое он занимал долго, наложило печать на его характер и в значительной степени на склад его интеллекта.

После ухода с поста Государственного секретаря Стеттиниус примерно год являлся представителем США в ООН. В дальнейшем государственных постов не занимал. В 1950 году он опубликовал книгу «Рузвельт и русские. Ялтинская конференция», где излагалась его точка зрения на вопросы советско-американских отношений.

К уже упомянутым чертам Стеттиниуса следует добавить, что при встречах с советскими представителями он никогда не навязывал разговоров о преимуществах частного предпринимательства, американской демократии и американского образа жизни. А возможности у него для этого, казалось бы, имелись: к примеру, во время состоявшейся в период конференции в Думбартон-Оксе прогулки на яхте вокруг Манхэттена – центрального района Нью-Йорка.

На эту прогулку Стеттиниус пригласил меня с Лидией Дмитриевной и сыном Анатолием. Самого Стеттиниуса сопровождали его жена Вирджиния и два сына. Стояла хорошая погода, и мы собирались осмотреть достопримечательности Манхэттена – мосты, памятники и прочее.

Мы следовали на прогулочном катере вдоль острова. Стеттиниус давал пояснения со знанием дела… Вдруг он сказал:

– Смотрите, а вот это – Уолл-стрит.

Объяснять, что значит эта улица, он не стал, да в этом и не было необходимости. Но тогда я, пожалуй, впервые наиболее четко увидел, что на фоне каменных громад Манхэттена дома банков и фондовой биржи, иными словами ставка американского капитала, которая находится на этой улице, выглядела отнюдь не помпезно, скорее даже как-то подчеркнуто скромно. Одним концом эта улица упирается в воды океана, и потому ее так хорошо видно с судна, а другим – в кладбище.

Наш хозяин хотел показать нам с близкого расстояния статую Свободы, возвышающуюся при входе с Атлантики в нью-йоркскую гавань. И тут уж мы рассмотрели знаменитую «леди» в разных ракурсах. Убедились, что она имеет внушительные размеры. Даже не поднимаясь по лестницам, находящимся внутри этого колосса, можно понять, что размеры его огромны.

При осмотре статуи Свободы мне так и хотелось напомнить меткое замечание Теодора Драйзера о том, что было бы более правильным на ее пьедестале поместить слова из «Божественной комедии» Данте: «Оставь надежду всяк, сюда входящий» – вместо выгравированных на металлической доске, укрепленной в вестибюле пьедестала, строк сонета поэтессы Э. Лазарус.

Увы! Мечтала поэтесса благородно. Но как далеки ее мечты от суровой действительности Нового Света, где все благородное и человеческое так часто приносится в жертву интересам монополий.

Завершая свои впечатления о Стеттиниусе, хочу сказать, у меня, несмотря на то что он был представителем другого социального мира, сложилось мнение, что он являл собой тип дипломата и человека, с которым можно говорить и договариваться.

Заметным влиянием в американской делегации на Сан-Францисской конференции пользовался сенатор Артур Ванденберг. Он относился к категории тех, кто принимал участие преимущественно во внутренней работе делегаций стран Запада. На узких и общих встречах Ванденберг предпочитал отмалчиваться.

С момента избрания в 1932 году Рузвельта на пост президента Ванденберг стал лидером республиканской оппозиции в сенате. Он выступал против признания СССР и неоднократно в своих речах требовал разрыва дипломатических отношений с нашей страной.

Накануне Второй мировой войны Ванденберг защищал точку зрения, сторонники которой утверждали, что западным державам не угрожает опасность со стороны гитлеровской Германии. Вскоре после того, как мировая война разразилась, он сделал заявление, что она «не имеет никакого отношения к Америке», а в феврале 1941 года выступил против закона о ленд-лизе.

На всем протяжении войны Ванденберг вел борьбу против политики Рузвельта, сопротивляясь открытию второго фронта в Европе и высказываясь за концентрацию военных усилий США на Тихом океане. Тем не менее Рузвельт, учитывая влияние Ванденберга в Республиканской партии, пригласил его войти в состав американской делегации на конференции в Сан-Франциско.

Незадолго до ее открытия сенатор выступил с поправками и дополнениями к проекту устава будущей международной организации, выработанному в Думбартон-Оксе. Эти поправки имели целью ослабить роль Совета Безопасности, подорвать сотрудничество великих держав в деле создания ООН. И все же, принимая во внимание настроение общественного мнения США, Ванден-берг по окончании конференции в Сан-Франциско выступил в сенате за ратификацию принятого на ней Устава ООН.

После смерти Рузвельта влияние сенатора на внешнюю политику США усилилось. Он фактически стал правой рукой Бирнса, который, как уже отмечалось, сменил Стеттиниуса. Ванденберг проявил себя убежденным противником послевоенного сотрудничества государств антигитлеровской коалиции.

Теперь о лорде Галифаксе, который возглавлял английскую делегацию после отъезда Идена из Сан-Франциско. Фигура лорда, которого шутя участники конференции называли «каланчой», видится мне так отчетливо, как если бы я встречался с ним всего лишь несколько дней назад.

Собственно, если быть точным, то его титул гласил «лорд Ирвин», и получил он этот титул еще в 1926 году, когда король Великобритании Георг V направил его в Индию на пост вицекороля. Эдуард Фредерик Вуд Галифакс, член палаты общин с 1910 года, сменил ряд министерских портфелей. Он являлся настолько известной личностью на политическом горизонте, что его стали звать не «лорд Ирвин», а «лорд Галифакс».

В свое время, до Второй мировой войны, лорд Галифакс осуществлял значительное воздействие на внешнюю политику Англии и оказался среди тех, кто добивался соглашения с Германией на антисоветской основе. В качестве министра иностранных дел он входил в состав правительства Чемберлена – одного из отцов мюнхенского сговора. Галифакс сохранил этот пост и в коалиционном правительстве Черчилля, пришедшем к власти в Англии с началом Второй мировой войны. Однако вел он себя нерешительно, постоянно менял свою политическую позицию по отношению к Гитлеру. Именно из-за этого лорду пришлось распрощаться с министерским портфелем.