Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

— А со Святым Крестом и Минеральными Водами?

— Не догадался спросить, ваше превосходительство. — Оболенский признал своё упущение с княжеским достоинством. — Прикажете ещё раз съездить?

И тут же находчиво воспользовался и секундным раздумьем, и давней благосклонностью Врангеля:

— А вы, Пётр Николаевич, желали бы переговорить с прапорщиком Федько?

Тонкая полуулыбка на тщательно выбритом лице князя, безмятежный взгляд его ясных, как небо, глаз из-под козырька, надвинутого на самую горбинку носа, и ирония, почти приятельская, размягчили наконец Врангеля. Легко рассмеялся шутке сослуживца по Конной гвардии. Расслабившись, откинулся в седле. И эпизод с паникёром Чайковским показался опереткой, хотя, конечно, не безобидной...

Мимо низкорослых рощ и садов, без листвы довольно унылых, мимо виноградников, укрытых на зиму, встретив ещё два разъезда лабинцев, закутавшихся в белые башлыки, поднялись по каменистой дороге. Звуки боя нарастали: глуховато ухали пушки, лопались шрапнели, грохотали гранаты, рассыпалась винтовочная и пулемётная пальба. Ветер выносил из-за гребня уже раздерганные бурые дымки.

С гребня картина пешего боя, развернувшегося на спускающихся к северу и востоку склонах плоскогорья, открылась как на ладони.

«Гёрцем» водил долго: искал хоть что-то обнадёживающее. Тщетно. Единственное, что обнадёжило — проходимый вброд Калаус и надёжно обеспеченная дорога назад к Благодатному.

Прежде чем спуститься к хибаре, над которой заметил большой алый флаг, указывающий на место нахождения Улагая, достал полевую сумку. Обломанный химический грифель царапался и грозил вот-вот сломаться до основания, а потому приказание Топоркову — оттягивать полки к Константиновскому — сочинил короче некуда. Путь предстоял не близкий и опасный: вёрст 15 по дороге через плоскогорье, где вполне можно напороться на разъезд либо притаившуюся заставу, поскольку дивизии свои фронты не сомкнули... Взвесив, чей путь рискованнее, отправил десятерых ординарцев, оставив при себе одного Оболенского...

...Окаменев, наблюдал Топорков, как прекратила огонь сотня Корниловского полка, как вскакивали один за другим казаки и бежали в полный рост назад, к лошадям. Расстреляв почти все патроны, не выдержали жестокого огня.

И тут позади красных цепей из неглубокой балки, как из-под земли, вырвалась плотная масса конницы и ринулась вдогонку. На закатном солнце вздетые клинки грозно поблескивали алым.

Увидев атакующую конницу, сорвались в тыл соседние сотни.

— Коноводов! Давай коноводов! — тревожные крики заметались над полем.

Вскинутые нарастающей паникой, сотни оставляли позиции. Одни отстреливались и успевали подобрать раненых, другие бежали без оглядки, бросая станичников.

Ещё одна конная группа красных выскочила из балки и кинулась в преследование. Но красные пулемётчики, пока была возможность, гашеток с ручками не отпускали: пуля догонит скорее всадника.

А навстречу бегущим уже вынеслись из-за пригорков коноводы. Спасительный топот и цоканье пустых стремян зазвучали в казачьих ушах радостнее лезгинки. И хотя над папахами неслись истошные крики «Стой!», полки один за другим перемахивали гребень и сваливались в долину. Большинство казаков рысило, едва удерживаясь в седле на крутых изгибах. Кто-то, слетев и выпустив поводья, катился кубарем.

Топорков не пытался задержать их.

Положение обдумал и принял решение за десяток минут, пока спускался верхом. Ночевать в долине, по старым квартирам в Донской Балке и хуторах Солёных, — подставить головы казачьи под пули и шрапнель красных с плоскогорья. Где точно позиции Улагая и как складывается бой у него — неизвестно: живой связи со 2-й Кубанской нет. Как нет и приказов от командира корпуса: избежал плена благодаря его славным запорожцам и, видно, на радостях забыл о фронте...

Подсуропил же Господь начальника! Как же можно командовать конницей, разъезжая в автомобиле? Война ведь пошла такая, что фронт необыкновенно подвижен и случайностей пруд пруди. Тут только и могут выручить, что крепкие руки коновода да быстрые ноги коня... А барон более всего озабочен выступлениями перед казаками и мужиками... Потому и пренебрегает фронтом, оставаясь подолгу в занятых станицах. Все офицеры уже приметили... Солдатские комитеты, будь они трижды прокляты, те любили на митингах забираться на подводу или бочку, поставленную на попа. Барон же — сам как жердь, и ему нет нужды искать возвышение: вполне хватает крыльца станичного или сельского правления. Хлебом его не корми, а дай перед народом покрасоваться да со стариками язык почесать... Вот и гоняется за станицами и сёлами, а не за живой силой противника. И сидит в них подолгу, далеко отставая от полков. Таким манером командовать — не нынче, так в другой раз непременно попадёт красным в лапы...

Очутившись внизу, разослал ординарцев с приказанием: прикрыться заслонами и отводить полки в Константиновское.

Цепь красных конников остановилась на самом краю обрыва. Высоко вздетыми клинками и отборным матом напутствовали они отходящие по долине нестройные казачьи колонны.

Ветер спадал, разваливался на слабеющие порывы, будто где-то на плоскогорье его разрубали шашкой. Но сквозь сумеречную тишь далеко донёс высокий и звонкий, почти мальчишеский, голос:

— Мы-ы верне-е-емси-и-и-и...

...Дончак спускался по каменистой, местами скользкой дороге осторожно. Полностью доверившись ему, Врангель погрузился в себя.

Оболенский, на казачьей гнедой кобылице, держался на два корпуса позади: опасался спугнуть напавшую на начальника тяжёлую задумчивость. Причина понятна: у 2-й Кубанской дивизии — никаких шансов удержать Петровское, и вся поездка свелась к отдаче Улагаю приказа отходить на Благодатное.

Врангель будто забыл о единственном оставленном при себе ординарце. Не замечал, как быстро валится побагровевший солнечный диск за неровный горизонт, подернутый синей дымкой, как отрезало покрасневшим гребнем стихающий ветер и шум боя, тоже стихающий, как одиноко стучат копыта, как тревожно пуста дорога в Петровское...

Давно не посещали его столь мрачные и саднящие душу раздумья. А он-то надеялся, что навсегда оставил их в Петропавловской... Неужто и впрямь псу под хвост пошли все победы и жертвы минувших трёх недель? И славная операция на Урупе, и блестящее взятие Ставрополя, и удачное дело у Михайловского... Недоставало огнеприпасов, зато у казаков было отличное настроение, был огромный порыв у командиров... А теперь что от них останется? После отката на полтора-то десятка вёрст... И патронов сегодня меньше, чем вчера: в обозах обеих дивизий шаром покати, а своими «товарищи» уже не так щедро разбрасываются. А теперь ещё, отбив его наступление и закрепившись на высотах, и духом воспрянут, сволочи. Душевное спасибо за содействие, генерал Казанович... «Первопоходник» этот как ходил в героях и любимчиках у Деникина, так и будет, а ему — прыгать, будто заяц, с одного берега Калауса на другой и обратно. Как уже прыгал на Урупе... Да опять у Ставки огнеприпасы клянчить, подобно нищему на паперти... А в ответ его будут снабжать одними бездарными указаниями. Да вдобавок уже и интригами завистников... Надоело всё это ужасно... Ладно, наплевать и забыть. Наверняка уже выгружаются в новороссийском порту военные грузы, доставленные дорогими союзничками...