Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь - Сара Дюнан

– Пустая трата времени. Она никогда не сдастся, – сказал Микелетто.

– Я знаю. Но я делаю это не ради нее.

* * *

В назначенное время он, одетый поверх кольчуги в бордовые цвета герцогства Валентинуа, подъехал к краю рва напротив крепостного вала. Позади него стояли войска, с нетерпением ожидая, когда начнется представление.

– Скромная крепость Форли удостоилась чести стать целью ваших устремлений, блистательный герцог, – донесся до Чезаре и его армии мелодичный голос, отдающий звоном через громкоговоритель с орудийной башни над разводным мостом. – Чего вы от нас хотите?

– Хочу, чтобы вы и ваши люди сдались его святейшеству папе римскому и церкви! – прокричал Чезаре так громко, что его услышали все вокруг.

– А что взамен?

– Взамен я гарантирую вам безопасность на пути к вашим детям и приглашу ваших смелых солдат присоединиться к моей армии.

– Благородное предложение. – Последовала эффектная пауза. – Может быть, обсудим его один на один?

Подвесной мост со стоном отделился от стены и, вибрируя, начал движение вниз. Увидев над собой мост, лошади негромко заржали, но Чезаре точно рассчитал расстояние, и оба – всадник и конь – не двинулись с места, пока деревянные доски со стуком не коснулись земли всего на расстоянии вытянутой руки от копыт.

За воротами была видна крепость и пустой двор. Ни одного солдата в поле зрения. И тут появилась сама Катерина. Она прошествовала на мост: развевающиеся под нагрудником юбки того же бордового цвета, что и кушак Чезаре, голые руки, несмотря на зимний мороз, и волны каштановых волос на заключенных в металл плечах. Она остановилась почти на полпути, широко расставила ноги и подняла руки в знак приветствия его и его армии.

– Вот и я, герцог. Готова к переговорам, – закричала она, и ветер подхватил ее слова. – Не хотите ли присоединиться ко мне? Я провела многие часы в приятном общении с мужчинами много моложе вас.

Солдаты позади Чезаре одобрительно загоготали. Итальянцы, испанцы, французы, гасконцы – вне зависимости от национальности у них сейчас был лишь один командир, и все хотели посмотреть, что же он будет делать.

Чезаре выдержал паузу, затем медленно, чтобы в каждом движении сквозило подчеркнутое изящество, спрыгнул с коня, похлопал его по шее, словно передавая какую-то мысль, и наконец ступил на разводной мост. Какое расстояние их разделяло? Двадцать, тридцать шагов? Он вновь оказался в лесу, все его внимание сосредоточено на танце охотника и добычи.

– Герцог Валентино, вижу, ноги ваши еще красивее, чем о них говорят.

Она, широко улыбаясь, шагнула по направлению к нему. Он сделал то же самое. Повисла тишина. Что дальше? Она сделала еще шаг, четыре, пять.

Теперь двинулся он. Два, три….

Внезапно Катерина издала истошный крик. Мост дернулся вверх, но Чезаре не удивился, он уже ожидал этого. Она двинулась назад секундой раньше и легко преодолела расстояние по наклоненному мосту до входа в крепость. Возвышающиеся над Катериной зубчатые стены неожиданно заполнились солдатами, они что-то громко кричали. Чезаре не слушал их. В ушах стоял знакомый звон: у него было шесть, в лучшем случае семь шагов, чтобы оценить угол и дальность прыжка.

Его конь послушно повернулся спиной ко рву, готовый принять его, когда он прыгнет прямиком в седло. Он двинулся вперед. У него не было права на ошибку: падение в воду стало бы равносильно плену. Сколько раз он упражнялся в подобных прыжках из окна во двор, с одного коня на другого? Но такого он никогда прежде не делал, а риск, вне зависимости от умения, есть всегда.

Прыгать оказалось ближе, чем он думал. Чезаре неуклюже приземлился в седло, схватился за гриву коня, чувствуя в паху тупую боль от удара. Конь протестующе встал на дыбы, однако теперь Чезаре был в безопасности и мог покрасоваться перед другими. Что ему виделось несовершенным, наблюдателям представлялось невероятным талантом. С берега рва раздались оглушительные крики и одобрительные возгласы, с другой стороны ответили солдаты противника. Над водой понесся вой, похожий на тот, что издают стаи бешеных собак.

Проезжая мимо д’Алегре и его заместителя де Джиона, Чезаре небрежно помахал им рукой. Жители Форли сегодня смогут спать спокойно. Грабеж – дело привлекательное, но для солдат, жаждущих схватки, это ничто по сравнению с тем возбуждением, которое охватывает при виде подстрекающего их врага.

Тысяча пятисотый год. В Риме он начался мирно, легким морозцем под ясными небесами. Дороги и пустыри вокруг собора Святого Иоанна Латеранского наводнили паломники, желающие поприветствовать папу и его любимую дочь Лукрецию, герцогиню Бишелье, в сопровождении церковников и знати. Служба, которую они посетили в просторной старой церкви Константина недалеко от южных ворот, ознаменовала официальное начало великого юбилейного года. Когда город накрыла ночь, зубчатые стены замка Святого Ангела осветили огромные колеса фейерверков. Они извергали в ночное небо искры и осыпали город градом комет.

Не прошло и недели, как в двухстах пятидесяти милях к северо-востоку, рядом с крепостью Форли начался фейерверк другого рода. Еще не рассвело, а мальчишки с телег уже выдавали артиллеристам восковые шарики. Помощники, отвечающие за подачу ядер, быстро засовывали воск в уши и перевязывали головы косынками, хорошо впитывающими пот. Канониры были более осторожными – играли с ними, как с четками, разминали шарики подушечками пальцев, чтобы те стали мягче и лучше принимали форму слухового прохода. Некоторые воздавали недолгую молитву святой Луции, девственной мученице и покровительнице слепых, которая несла свои глаза на подносе как напоминание о тех страданиях, которые ей довелось испытать перед казнью. Так сильна была ненависть к этой новой мобильной артиллерии, насылающей смерть с небес безо всякого уважения к военному мастерству и смелости противника, что когда канониры попадали в плен, им в качестве наказания выкалывали глаза. Поскольку слух у них уже был поврежден грохотом выстрелов, они становились ходячими мертвецами.

Однако сейчас их глаза смотрели в одном направлении с дулами пушек и зрение было достаточно зорким, чтобы превратить любую крепость в груду камней. Орудия выкатили на позиции, порох засыпали, ядра подкатили к затвору – чем более округлую форму они имеют, тем лучше летят. Когда ядро вбивали в ствол, прямо к пыжу, закрывающему заряд, артиллеристы сыпали побольше пороха на запал. Несколько мальчишек стояли наготове с горящими факелами: это был единственный источник тепла в холодном воздухе занимающегося рассвета. Небо на востоке окрасила заря, и первый мальчик передал фитиль первому канониру. Тот поджег запал, удостоверился, что все горит, и быстро отошел от орудия во избежание увечий от отдачи.

Утреннюю тишину прорезал грохот. Еще, потом еще раз. К тому времени, как прозвучал выстрел десятой пушки, первую уже заканчивали перезаряжать. Глубоко в ствол заталкивали банник, обмотанный мокрой тряпкой, чтобы прочистить его и потушить остаточные искры перед тем, как снова засыпать туда порох.