Наркокурьер Лариосик - Григорий Ряжский

Я слушал, но все еще не понимал, как занесло нас в этот странный разговор. Не нас — его скорее, но почему-то чувствовал в этот момент и часть собственной вины, отгоняя, правда, эту мысль как несущественную, но она никак меня не отпускала.

— Если хочешь знать, — Никодимыч потряс меня за воротник, — этот Рио во всем мире до сих пор — символ ихней тупости!

Мой собеседник становился все грубей и грубей, и его уже уносило все дальше и дальше: в глубину веков и событий местной жизни, в ее климат и флору, в ее фауну и нравы, в вопросы еды и выживаемости белотелых чужестранцев в условиях неистощимости солнечной агрессии. Я начал деликатно посматривать на часы. Еда, которую принесли, оказалась ужасно вкусной, но под этот разговор в горло не лезла, вернее, шла не с тем удовольствием, на которое я рассчитывал, оказавшись впервые в жизни в столь респектабельном месте. Федя не умолкал:

— У них тут в семьдесят третьем году… — я поймал себя на том, что обратил внимание, как он сказал «у них», и мне это снова не понравилось, — …катаклизм какой-то вышел с погодой. Упала температура до шестнадцати. Плюс по Цельсию, ясное дело. Так за это время пятнадцать человек умерло. От переохлаждения. Как тебе? — он громко засмеялся, хрипло и с надрывом.

Несколько человек обернулись и удивленно посмотрели в нашу сторону. Мне стало неловко за старика, я смущенно улыбнулся в общем направлении от стола и недоуменно пожал плечами.

Мне тоже в ответ улыбнулись. Я почти не пил с Федей — впрочем, он этого и не замечал в своем состоянии — и уже основательно к этому моменту протрезвел, поэтому мне удалось засечь ответный сигнал сразу. Собственно говоря, — «улыбнулись» — это я о ней, о той единственной улыбке, последовавшей вслед за моим пожиманием плечами. Я быстренько сосредоточился на оказанном мне знаке внимания, пытаясь определить его назначение и уточнить адрес. Что-то подсказывало мне, что не так здесь все просто. К тому же я технарь все-таки, да еще с мореходным стажем жизни.

Девушка была одна. Она сидела через четыре столика от нас, и теперь я видел ее несколько сзади, другими словами, в три четверти. На ней была весьма смелая мини-юбка, но не вульгарная, а дорогая и модная, — это сразу было видно, — выгодно подчеркивающая красоту стройных длинных ног. Она отложила в сторону небольшую тонкую книжку в зеленом переплете, повторно развернулась в нашу сторону и изящно закинула ногу на ногу, тоже довольно смело, — так, что обнажилась верхняя часть бедра, и на мое обозрение выскользнул тонкий край белых трусиков-бикини. Девушка улыбнулась мне снова, и теперь я мог видеть ее лицо целиком. Это было лицо ангела, смуглого ангела в мини-юбке, с аккуратным темноволосым каре, обрамляющим верхнюю часть лица и обрывающегося чуть ниже скул и слегка раскосых глаз. Лет ей было никак не больше двадцати. Хотя в местном бронзовом исчислении — может, и сильно меньше.

«Господи… — пронеслось у меня в голове, — кому же это она улыбнулась? Неужели Феде?»

Федя в это время продолжал заплетающимся языком доказывать от противного:

— А волны у них тут все высокие, как дом, и все время, понял? Так они, вместо того, чтоб прятаться от них, лезут напролом в самую середину и тонут там. В день по Копакабане если брать по всей, то десять-пятнадцать утопленников набирается. Понял, Мить?

— Федор Никодимыч, вы случайно не знаете ее? — спросил я пьяного друга и незаметно указал глазами на ангела.

— Эту? — Федя мутным взглядом уставился в сторону девушки, недовольный тем, что вынужден прерываться из-за всякой ерунды. — Нет, эту не знаю. Пятнадцать живых людей, Мить, представляешь? Каждый божий день! Нет, ты видал народ тупее, а?

— Не видал, — на автомате согласился я и зафиксировал следующую по очередности улыбку, излученную в том же самом нашем направлении.

На этот раз она, точно, никоим образом не могла быть адресована моему благодетелю, поскольку в этот момент голова Федора Никодимовича Березового разместилась в невесомом промежутке между тарелкой и началом смачного всхрапывания, и этого нельзя было не заметить с любой наблюдательной позиции — как преднамеренной, так и случайной. А это означало…

Теперь это определенно означало, что предмет ангелова интереса — я. Я — научный советский мореход, и никто другой!

«Был бы здесь Штерингас, сказал бы, что вербуют», — подумал я о Севке с презрением счастливого дурака и выстроил в направлении ее столика ответную улыбку. Тщательно, признаюсь, выстроил: с равными долями вежливого интереса, сдержанной внимательности и мудрой задумчивости. Улыбка была замечена и понравилась. Девушка взяла фужер и поднесла его к губам. Перед тем как сделать глоток, она на мгновение задержала руку и слегка приподняла фужер в ответном приветствии; на этот раз сомнений уже не оставалось — это приветствовали меня.

— …А если те больше, то они их сами жрут, понял?.. — старик теребил меня за руку и что-то уже опять вещал про ненавистную жизнь в Южной Америке, но я плохо улавливал его слова, потому что неотрывно смотрел в противоположную от него сторону. — Ты куда уставился, Мить? — раздраженно спросил Федя, пытаясь перехватить мой взгляд. Он посмотрел туда же, куда смотрел и я, тряхнул головой и вдруг удивленно спросил: — Погоди… Эту, говоришь? Эту знаю. Эту точно знаю. Это дочка Кларисы, кажись, одной моей… — он махнул рукой.

— Ну-ка… — он с трудом поднялся и, покачиваясь, двинулся к столику, за которым сидел ангел. Ангел улыбнулся старику, как старому знакомому, и я понял, что они видят друга не впервые. Никодимыч щелкнул пальцами, тут же подлетел смуглый официант, получил приказ и исчез в ресторанных глубинах. Федя тем временем что-то говорил девушке, она продолжала улыбаться и в ответ кивать головой. Внезапно ангел посмотрел на часы, и я подумал, что она торопится.

— Господи… — пробормотал я, — сделай так, чтобы она осталась…

Старик взял ее руку в свою, похлопал по ней другой ладонью и оглянулся назад. Найдя меня глазами, он крикнул через весь зал:

— Митька, иди к нам! Сюда, сюда давай! — Я подошел, пытаясь найти то самое ранее заявленное выражение лица. — Садись! — он весело подвинул мне стул ногой. — Это Лу-Лу, — сказал он, кивнув на девушку, — моей подруги дочка. Она студентка и еще на телевидении работает. На местной станции.

Лу-Лу вежливо улыбнулась и протянула мне руку:

— Луиза Фернанда… Лу-Лу.

— Дмитрий, — смущенно ответил я, — можно просто Митя.

— Вы говорите по-португальски? — спросила она меня на своем родном языке.

Я догадался, о чем она спрашивает, так же вежливо улыбнулся, но на всякий случай переспросил Федю:

— Чего?

Он что-то ответил ей по-португальски и сказал, обращаясь ко мне:

— Все нормально, не дрейфь. Она немного по-английски понимает. И немного говорит.

— Вери велл, — сказал я, лихорадочно припоминая еще какие-нибудь слова из своего школьного английского, — вери гуд.

Она засмеялась, обнажив ровнейшие, снежной белизны зубы, и тоже сказала: