Кровь и золото - Энн Райс

Очутившись среди буйства красок и огромного разнообразиясюжетов, я поставил его босыми ногами на холодный мраморный пол и поцеловал,влив в него обильный поток крови.

С помощью Огненного дара я зажег канделябры по обе стороныкомнаты. Картина озарилась светом.

– Можешь встать, мой верный ученик, – сказал я. –По твоим жилам струится моя кровь, погасившая яд. Мы приступаем.

Он задрожал, боясь оторваться от меня, и тяжело опустилголову – моих рук коснулись роскошные мягкие волосы.

– Амадео, – повторил я, снова целуя его и ощущая, какразливается по его телу моя кровь, – как звали тебя в утраченном краю? –Я опять наполнил кровью его рот. – Оглянись на прошлое, дитя мое, и забериего с собой в будущее.

Глаза его широко раскрылись.

Я отступил в сторону. Он остался стоять. Я снял красныйшелковый плащ и бросил его на пол.

– Подойди, – произнес я и простер руки.

Он сделал несколько неуверенных шагов, и полученная кровьзаставила его взглянуть на мир новыми глазами: даже свет канделябров производилна него удивительное впечатление. Но Амадео внимательно скользил взглядом поизображенным на стенах персонажам и лишь какое-то время спустя обратил взорпрямо на меня.

Поразительно, какая искушенность, какое торжество читалисьна его лице, несмотря на молчаливое спокойствие и терпение!

О да, он поистине проклят.

– Подойди, Амадео, подойди и возьми, – проговорил я сослезами на глазах. – Ты победил. Я отдам тебе все, что у меня есть.

В мгновение ока он очутился в моих объятиях, и я горячоприжал его к себе, нашептывая на ухо:

– Не бойся, дитя мое, не страшись ни секунды. Ты умрешь,чтобы жить вечно, я заберу твою кровь и верну ее сполна. Я не дам тебепроститься с жизнью.

Я вонзил зубы в его горло и ощутил вкус яда, но мой организмс легкостью уничтожал отраву. Я упивался его кровью, ибо мог без трудаопустошить вены дюжины столь юных созданий. Перед моими глазами поплыли картиныего детства: русский монастырь, где он писал безупречные иконы, сменялсяхолодными комнатами, в которых он жил вместе с семьей.

Я видел монахов, по пояс закопанных в землю, голодавших,питавшихся крохами, чтобы только не умереть. Я чувствовал запах глины, запахразлагавшейся плоти. Омерзительный путь к спасению! А он принадлежал тому миру,полувлюбленный в кельи аскетов и в голодающих отшельников, и отличался от нихтолько одним: талантом. Он умел рисовать.

На мгновение появились его работы, одна за другой:одухотворенные лица Христа, Марии, нимбы, инкрустированные бесценнымикаменьями. Богатства мрачного, безрадостного монастыря. И звучный, непристойныйхохот отца, желавшего, чтобы сын оставил монастырь и поехал с ним в степи, гдебесчинствовали татары.

Правитель, князь Михаил, хотел послать отца Амадео в степи.Дурацкая затея! Монахи протестовали: им не хотелось, чтобы отец подвергалАмадео такой опасности. Монахи завернули икону и отдали мальчику. Из тьмы игоречи монастыря Амадео внезапно попал на свет.

Я остановился. Я понял его: узнал, откуда в его душепоявилась беспросветная, безнадежная мрачность, увидел, что его воспитывали вголоде и непомерной строгости.

Я пронзил свою плоть и притянул к шее его голову.

– Пей, – велел я и направил его, прижав губами кране. – Пей.

Наконец он послушался и изо всех сил потянул в себя кровь.Он знал достаточно, чтобы страстно жаждать продолжения. И теперь кровь лиласьбезудержным потоком, а он жадно глотал. Я закрыл глаза и испытал восхитительноеощущение, неведомое мне с той давней ночи, когда я дарил кровь божественнойЗенобии, дабы передать ей силу.

– Будь моим сыном, Амадео, – шептал я в забытьи. –Моим навсегда. Я никого не любил так, как тебя.

Я отстранил его от раны и, невзирая на протестующий вскрик,еще раз впился в его шею. И выпил теперь уже смесь его и моей крови. Яда большене было.

И вновь я увидел иконы, тускло освещенные коридорымонастыря, а потом – падающий снег, двух лошадей и Амадео с отцом. Амадеодержал в руках икону, монахи бежали рядом, объясняя, что ее нужно повесить надерево, что татары сочтут ее чудом. Амадео, несмотря на возраст и совсемдетскую внешность, оказался отважным всадником и с непокрытой головой дерзкопробивался сквозь снег и ветер – не зря князь Михаил выбрал его в пару отцу ипослал обоих с важным поручением.

«Итак, ты поехал навстречу гибели. Отвернись и забудь.Теперь ты знаешь все. Посмотри на чудесную картину на стене, Амадео. Взгляни,какие богатства я тебе подарил. Узри славу и добродетель, кроющиеся вкрасоте, – они разнообразны и многолики».

Я отпустил его.

Амадео обратил взор на картину.

– Пей, – снова приказал я, прижав горло к его губам.

Но он не нуждался в наставлениях, ибо знал все тайны Крови,и вновь прильнул к моей плоти.

Сколько раз передавали мы друг другу кровь? Не помню. Знаюлишь, что никогда прежде я не исполнял сей ритуал от начала до конца, не считаяночи в роще друидов, а потому предпочел не полагаться на случай. При всемжелании я не мог бы создать вампира сильнее.

Пока он пил, я раскрывал ему свои тайны, преподавал уроки,объяснил, какие таланты он со временем приобретет. Я поведал ему о давней любвик Пандоре, рассказал о Зенобии, об Авикусе, о Маэле. Я открыл ему все. Кромепоследней тайны.

Хвала богам, я сохранил ее!

Все кончилось задолго до наступления утра. Его кожа чудеснымобразом побелела, а темные глаза засияли новым светом. Я провел пальцами покаштановым волосам. Он опять улыбнулся искушенной улыбкой, излучавшей спокойноеторжество.

– Все позади, Мастер, – сказал он, словно обращался кребенку.

Мы вместе вернулись в спальню, где он облачился в нарядныйбархатный костюм, и отправились на охоту.

Я научил его, как подыскивать жертвы, как пользоватьсяМысленным даром, чтобы постичь степень их вины. Я был рядом, пока его телорасставалось с жизнью, обретая бессмертие.

Оказалось, что сила Амадео попросту огромна: он выдержалкаждое испытание, и я не сомневался, что совсем скоро он обретет и Заоблачныйдар. Он не только мог читать в душах смертных, но и с успехом завораживал их,полностью подчиняя своей воле.

Естественно, что его мысли отныне были для менязакрыты, – с этим изменением в наших отношениях я смирился с трудом. СПандорой в свое время случилось то же самое, но я надеялся, что мы с Амадеоизбежим подобной участи.