Кровь и золото - Энн Райс

– О да, сударь, – отвечал он спокойным, негромкимголосом, – я действительно просил, но лишь после того, как вошел во вкусвашей силы. – Он помолчал и продолжил: – Почему ты выбрал меня для техпоцелуев? Почему в завершение отдал мне последний дар?

– Я любил тебя, – сказал я без дальнейших церемоний.

Он покачал головой.

– Думаю, причина глубже.

– Так преподай мне урок, – предложил я.

Он подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз: япо-прежнему сидел за столом.

– В душе я холоден как лед, – сказал он, – как леддалекой страны. И ничто не может этот лед растопить. Меня не согрела дажеКровь. Ты знал об этом. Ты тысячу раз пытался согреть меня и превратить этотхолод в нечто более выдающееся, но тщетно. А в ту ночь, когда я оказался награни смерти – нет, когда я, скажем прямо, умирал, – ты рассчитал, чтохолодность даст мне стойкость, необходимую, чтобы выдержать испытания Крови.

Я кивнул и отвел взгляд, но он положил руку мне на плечо.

– Прошу вас, сударь, посмотрите на меня. Я прав?

– Да, – согласился я, – ты прав.

– Почему ты отшатнулся, когда я задал свой вопрос?

– Амадео, – спросил я, – кровь – это проклятие?

– Нет, – тотчас отозвался он.

– Подумай, прежде чем отвечать. Это воистинупроклятие! – воскликнул я.

– Нет, – уверенно повторил он.

– Тогда прекрати спрашивать. Не старайся меня разозлить. Даймне научить тебя всему, что знаю.

Амадео проиграл эту битву и отошел от меня. Он опятьвыглядел сущим ребенком, хотя в свои семнадцать полных смертных лет обычноказался взрослее.

Он забрался в постель, сел, скрестив ноги, и застыл валькове из алой тафты, озаренный красным светом.

– Отвези меня домой, Мастер, – попросил он. – НаРусь, где я родился. Ты можешь это сделать, я точно знаю. Это в твоей власти.Ты найдешь нужное место.

– Зачем, Амадео?

– Чтобы забыть, нужно увидеть. Нужно во всем убедитьсясвоими глазами.

– Хорошо, – ответил я, немного поразмыслив. –Расскажи все, что вспомнишь, и я отвезу тебя, куда захочешь. И можешь передатьсвоей смертной семье столько золота, сколько пожелаешь.

Амадео промолчал.

– Но наши тайны останутся с нами навсегда.

Он кивнул.

– А потом мы вернемся.

Он снова кивнул.

– Мы поедем после большого праздника, о котором договорилисьс Бьянкой. А в ту ночь будем танцевать с приглашенными гостями. Ты будешьтанцевать с Бьянкой много-много раз. Мы приложим все усилия, чтобы гостиприняли нас за простых смертных. Я рассчитываю на тебя не меньше, чем на Бьянкуили Винченцо. Вся Венеция падет к нашим ногам.

Его лицо озарила слабая улыбка. Он опять кивнул.

– Теперь ты знаешь, чего я хочу, – объявил я. – Яхочу, чтобы ты крепче подружился с мальчиками и относился к ним с любовью. И яхочу, чтобы ты чаще бывал у Бьянки – разумеется, поохотившись и затемнив кожу –и чтобы ты никогда и ничего не рассказывал ей о том, каким чудом спасся.

– Я думал... – прошептал он.

– Что ты думал?

– Я думал, что, получив Кровь, я получу все, что пожелаю.Оказывается, я ошибался.

Сколько бы мы ни прожили на свете, в наших сердцах хранятсявоспоминания – памятные вехи, неподвластные времени. Бывает, страданияразмывают общую картину, но некоторые моменты способны устоять даже переддушевными муками, храня свой блеск и красоту. Они тверды как алмаз.

Таким остался для меня великолепный праздник Бьянки – яназываю его праздником Бьянки, потому что его устроила она и только она, а моебогатство и комнаты палаццо служили лишь средством достижения высочайшей цели.В спектакле участвовали все ученики, и даже смиренному Винченцо досталасьважная роль.

Вся Венеция собралась на нескончаемое пиршество, чтобынасладиться песнями и танцами, пока мальчики разыгрывали многочисленные,прекрасно поставленные живые картины.

Казалось, в каждой комнате присутствуют певцы и ставятсябожественные инсценировки. Повсюду звучали лютни, виргинал и дюжина другихинструментов, аккомпанирующие обворожительному, убаюкивающему пению, а младшиемальчики, разодетые как принцы, наполняли чаши гостей вином из золотыхграфинов.

Мы с Амадео танцевали без конца, по тогдашней моде ступаяосторожными грациозными шагами – в те времена скорее принято было ходить подмузыку, – сжимая руки венецианских красоток, и прежде всего – нашеговозлюбленного гения, создавшего великолепие ночи.

Я много раз похищал ее из ярко освещенных комнат, чтобысказать, как она дорога мне, что только она одна во всем мире умеет творитьчудеса. И умолял ее дать обещание повторить этот вечер.

Но что могло сравниться с ночью, позволившей мне танцевать исвободно ходить меж смертных гостей, отпускавших безобидные хмельные замечанияотносительно моих картин, изредка задававших вопросы, почему я нарисовал так, ане этак? Как прежде, критика не задевала глубин моего сердца. Я замечал толькогорящие любовью смертные взгляды.

За Амадео я следил непрестанно, но заметил лишь, что онбожественно счастлив смотреть на все это великолепие новыми глазами инеобычайно тронут живыми картинами, где мальчикам достались тщательнопродуманные роли.

Он последовал моему совету и продолжал поддерживать с нимитеплые отношения. Теперь, окруженный ярким светом канделябров и сладостноймузыкой, он, светясь от счастья, шептал мне на ухо, что о большем и мечтать несмел.

Мы поохотились рано, выбрав место подальше от палаццо, итеперь по телу разливалось тепло, а зрение особенно обострилось. Мы, сильные исчастливые, ощущали себя хозяевами ночи, и Бьянка тоже принадлежала нам, тольконам, – видимо, так считали и гости.

Участники празднества начали расходиться только сприближением рассвета, у входа выстроились гондолы, но нам пришлось пренебречьобязанностью прощаться с гостями, чтобы успеть попасть в безопасные золоченыепокои.

Перед тем как улечься в саркофаг, Амадео обнял меня.

– Ты действительно хочешь совершить путешествие в родныекрая? – спросил я.

– Да, хочу, – быстро ответил он и грустно взглянул наменя. – Жаль, что я не могу отказаться. Именно в эту ночь.

Он расстроился – и я уступил.

– Мы поедем.