Венганза. Алый рассвет - Ани Яновска

Выждать момент – пусть только подойдет поближе! Алехандро бросится на него, задушит, загрызет эту тварь! Пусть убьют в бою, человек Меча не умирает покорной овцой под ножом мясника!

Но Перро отбросил мачете в сторону, зачем-то сунул руку в карман испачканного кровью и землей пиджака, и сунул к лицу Алехандро раскрытую ладонь. Родригес не сразу понял, что босс протягивает ему кольцо. То самое кольцо с красным камнем, которое Алехандро когда-то забрал у лейтенанта, сторожившего вход в парикмахерскую, и за потерю которого лейтенант поплатился жизнью.

– На колени, Родригес, и клянись в верности картелю!

Слова царапали горло, но голос его не дрогнул:

– На коленях я клянусь только перед Хранительницей. Клятву верности асконцы приносят стоя, потому что готовы стоять за дело до последней капли крови.

Перро оскалился.

– Болван, ты ничего не понял.

И пнул Алехандро в живот, так, что тот, кашляя, согнулся пополам.

– Поклон, уже лучше. Скоро научишься манерам, – Перро швырнул ему под ноги кольцо.

– Тебе придется подтвердить клятву кровью, своей и чужой. На встрече с Бауэром чужаки мне не нужны, только мои люди. Клянись в верности лично мне!

Перро протянул окровавленную руку и Алехандро сжав зубы, заставил себя поцеловать перстень с печатью картеля. Нет! Это была не печать картеля – голова грифа. С перстня злобно скалилась собачья пасть, личная печать Панкрасио Перро.

– Клянусь, – прохрипел Алехандро, понимая, что Перро нарушил ритуал принятия в семью. Фактически, он повел себя как новый Дон.

– Теперь ты мой, твоя жизнь и твоя смерть зависят от моей милости. Помни об этом, Родригес.

Веревки разрезали, но Алехандро не сразу сумел подобрать непослушными пальцами из пыли под ногами символ того, к чему так долго стремился. Путь к этому моменту оказался куда более длинным и извилистым, чем предполагал капитан Родригес, давая согласие на участие в операции Тайного Корпуса "Рассвет над Сьерра-Альте".

Сан-Висенто пылал. Всадники с закрытыми лицами бросали в окна домов, где жили жандармы и их семьи, бутылки с зажигательной смесью.

Пожар от алхимического пламени превращал дома в пылающие спички, охватывал целые кварталы. Эррера едва успел вытащить из огня престарелого хозяина дома, где снимал комнату. Его лишили последнего – своего угла, пристанища и памяти. Фотографии детей и жены сгорели, и осознав это, Эррера погрузился в холодную, обжигающую ненависть, лучше любого шаманского снадобья державшую его на ногах.

Два этажа квартир, где кроме него обитали и другие семьи, превратились в черное вонючее пепелище всего за полчаса. Жертв могло быть больше, если бы не карнавал – люди еще не вернулись в дома, смотрели удивительный фейерверк и танцевали.

Город наполнили крики, ужас и метания. Пожарных не хватало, добровольцы спешили на помощь в борьбе с огнем. Эррера, наплевав на обожженные руки и слезящиеся от дыма глаза, помогал организовать доставку пострадавших в лечебницу. Лекари, сдирая на ходу карнавальные маски, спешили к пострадавшим. Только Вивианы нигде не было видно, доктор Ривас сказал, что к ней его не пустил огромный и жуткий тролль.

А город горел, вспыхивали кусты и деревья, высушенная летней жарой трава воспламенялась мгновенно.

Когда пожар уже подобрался к Пласа де ла Конкордиа, куда, ища спасения в каменном храме, сбегались горожане, исповедник протиснулся сквозь толпу и встал, раскинув руки и устремив взгляд в небо. Ему кричали, чтобы шел возносить молитвы перед статуй Девы, но падре Энрике остался стоять, а с неба посыпались крупные хлопья снега. Снег в конце лета! В Асконе! Что это, если не чудо?

Кристаллы снежинок разрастались, покрывая ледяной коркой раскаленные камни и перекрытия, пожар затухал под морозным коконом. Воздух становился слишком холодным, было невозможно дышать, люди отступали все дальше. И наконец падре оказался один посреди покрытой изморозью улицы, в окружении опустевших домов.

Пламя присмирело и неохотно отступило, оставив к рассвету черные уродливые проплешины на городских улицах и все еще скаля огненные зубы в предместьях.

Пока в городе пылали дома патрульных, за городом загорелись гасиенда на ранчо "Желтая Крыша". Гасенду пришлось тушить всей округой, пожарных из города так и не дождались. Победа на родео стала последней удачей Серхио Гальярдо, не выжившего в этом пожаре.

Вакерос "Двух Лун", которые собрались в лагере для перегона скота, так и не встретились с управляющим Верде и хозяйкой, хотя те должны были приехать еще до рассвета. Лукас, отправленный на ранчо, вернулся и сообщил, что в "Две Луны" Рита и Диего не заезжали. Было решено отправляться в Рехону без них.

Марко очень удивился, что дорога к столице провинции в предрассветный час оказалась такой оживленной. Мимо промчались экипажи под охраной жандармов с арбалетами – губернаторский помощник Биготудо, Исабел Флорес, сын мэра Марио Лоренсо и Глория Вега с дочерьми спешно покидали город.

А еще через час на той же дороге появились бойцы картеля. Их черные выносливые кони казались ожившим воплощением ночных теней, но даже среди этих крепких, холеных коней выделялся угольно-черный жеребец под всадником в рейнджерской шляпе.

Красный рассвет расстилался над пустыней, поднимался по склонам гор. Глубоко в земле пульсировала сила, дикая и свирепая, как разъяренный бык. Земля трескалась и прорехи зияли алым. Сила тянулась к старому кладбищу. Туда, где в дыму курильниц с непентес и отбесках свечей стояла, простирая руки к своим чадам, милостивая Санта Муэрте. К ее ногам склонились паломники, она всех готова была принять и одарить своей любовью.

Прекрасная Сантита не была больше скелетом в роскошной одежде. Теперь из-под золоченого венца смотрело юное девичье лицо, обрамленное волнами черных кудрей с единственной белой прядью. Санта Муэрте встречала свой алый рассвет.