Метамодернизм. Будущее теории - Jason Storm

изменения климата и глобальных пандемий. Гилосемиотика, сформулированная в главе 5, является частью вклада в этот более широкий панвидовой проект. Все это означает, что счастье зависит от сострадания не только к другим людям, но и ко всем живым существам.

Революционное счастье: Критическая этика добродетели

Целью революции стало счастье народа.

Ханна Арендт, О революции

В этом коротком разделе я хочу добавить революционное в революционное счастье. В предыдущем разделе я представил, как бы выглядели гуманитарные науки, если бы они были переориентированы на достижение процветания человека. Само по себе это было бы огромным шагом вперед, но одной работы в направлении Счастья недостаточно. Сама Этика добродетели нуждается в изменении. Почему?

Феминистская теоретик Сара Ахмед дает влиятельную критику счастья. Ахмед отреагировала на ряд психологических исследований, которые показали, что принадлежность к феминистскому движению не обязательно делает отдельных женщин счастливее. В качестве опровержения Ахмед критикует стремление к счастью в целом, которое, по ее мнению, способствует формированию среды, в которой от миноритарных групп требуют довольствоваться меньшим, перестать жаловаться и просто поднять настроение. Я считаю ее критику полезной, особенно потому, что она показывает нам, что психологические исследования "счастья" потенциально могут привести к нелепым выводам, если их концепция счастья недостаточно интеррогативна. Кроме того, она подчеркивает то, что я должен прояснить. Под счастьем я подразумеваю расцвет человека, который не является простым чувством удовольствия или удовлетворения, а нечто гораздо большее. Революционное Счастье возникает из ощущения того, что жизнь прожита достойно. Как отмечалось выше, счастье не противоречит другим базовым чувствам, таким как возмущение, страх или печаль, до тех пор, пока наши действия мотивированы желанием жить достойно. Притворяться счастливыми, сидеть и молчать, когда нам приходится страдать, будучи частью миноритарных, порабощенных сообществ, было бы вопиющей ошибкой, а не тем, за что ратует "Революционное счастье".

Я не хочу сказать, что мы должны довольствоваться нынешним положением вещей - скорее наоборот. Мы должны стремиться к тому, что приносит нам Счастье, или, возможно, мы должны стремиться к осмысленной жизни как таковой, делая все возможное для того, чтобы создать мир, в котором миноритарные люди, разделяющие наши страдания, смогут быть счастливы. В дополнение к этому я утверждаю, что мы можем расширить нашу сферу рассмотрения, включив в нее все человечество и даже больше - всех разумных существ. Так что если кто-то утверждает, что вы не можете стремиться к Революционному Счастью, если вы феминистка-"убийца", он ошибается. Иногда быть "убийцей" - это способ требовать Счастья для себя и для других, а не отвергать его.

Это подводит нас к исследованию коллективного процветания как политики. Призыв к Счастью сам по себе и в одиночку явно не принесет пользы, если он приходит умиротворяющее требование приспособиться к статус-кво. Более того, при небрежной формулировке фокус на Счастье не обязательно будет способствовать проявлению негативных качеств и пороков, презираемых постмодернизмом, о которых я говорил в начале этой главы.

Напомним, что в настоящий момент мы имеем дело с морализаторством из лучших побуждений в режиме меланхолии и ярости - два чувства, которые, опять же, не обязательно несовместимы с Революционным счастьем. Они привлекают наше внимание к реалиям виктимизации и страдания, и как таковые они полезны. Однако теперь я хотел бы спросить: как бы выглядело, если бы мы перевернули этот способ критики? Как бы это выглядело, если бы мы приняли позитивные, а не негативные лозунги? Что, если мы отвергнем негативное морализаторство?

Я должен прояснить возможное неверное толкование: это не попытка отвлечься от реальных страданий жертвы! Не заблуждайтесь, думая, что я говорю о том, что мы должны сосредоточиться только на положительных аспектах порабощения. Я выступаю за более эффективный и сильный метод преобразования виктимности в расширение прав и возможностей, а также за расширение научного круга, который не ограничивается простым подсчетом различных форм подавления, а включает в себя пропаганду освобождения. Если мы позволяем нашим ранам гноиться, они ослабляют нас, но, исцелившись, они могут сделать нас сильнее. Поэтому позвольте мне спросить еще раз: как бы выглядело, если бы вместо того, чтобы сосредоточить большую часть нашей научной работы на критике негативных моделей, мы бы обратили больше внимания на активное продвижение различных видов освобождающего, сострадательного мышления?

Если одна из главных задач, которую многие из нас видят для себя в гуманитарных науках, - это преодоление различных межсекторальных форм противостояния, включая обязательно расизм, сексизм, гомофобию, антисемитизм и религиозные предрассудки, то мы можем начать с переориентации себя на цель "Счастье". Но мы не можем на этом остановиться. Для того чтобы этот шаг был настолько преобразующим, как я этого хочу, нам нужны и критическая теория, и этика добродетели. Новая нормативная этика подразумевает, по крайней мере, возможность новой нормативной политики, которая может кардинально изменить нашу нынешнюю социальную сферу.

Интеграция критической теории в этику добродетели имеет два конкретных следствия. Во-первых, чтобы полностью актуализироваться, Счастье должно стать способным предъявлять требования к существующему политическому порядку (отсюда - Революционность); а во-вторых, то, что удерживает все вместе, - это фундаментально важный поворот к состраданию. Помните, что вы можете быть сострадательным и при этом злиться на несправедливость - и вы должны быть таковым. Любой, кто говорит вам, что вы должны отпустить свой гнев как средство успокоения до того, как ваши потребности будут удовлетворены, действует скорее из собственных интересов, чем из сострадания. Тем не менее мы можем проявить сострадание даже к таким людям, признав, что они такие же страдающие личности, как и даже если они не в состоянии полностью понять масштабы наших конкретных страданий. Мы должны сосредоточиться на сострадании в нашем рассказе о Счастье, потому что это в конечном итоге принесет нам пользу. Говоря кратко, если процветание действительно взаимосвязано, никто из нас не может полностью процветать в несправедливом обществе. Это касается и угнетателей, хотя они, возможно, еще не знают об этом. Поэтому, когда мы боремся за справедливость, мы боремся и ради них. Поэтому, когда мы боремся за справедливость для всех, это обязательно продиктовано состраданием к тем, кто отличается от нас, хотя мы не часто об этом задумываемся. Мы должны признать радикальность политики сострадания, потому что она идет вразрез со многими доминирующими политическими дискурсами нашего времени.

Чтобы пояснить далее, выбор термина "революция" в "Революционном счастье" был в первую очередь вдохновлен книгой Ханны Арендт "О революции". Хотя я считаю, что в качестве объяснительной модели ее рассказ о французской и американской революциях не слишком убедителен, Арендт извлекает ключевую идею из Декларации независимости и ее знаменитой фразы "Жизнь,