Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов

закрыл путь к отходу. Полагаюсь на вас, генерал.

— Слушаюсь, сэр! — хриплым, сорванным голосом ответил Турчанинов. Опирающийся на стремя тупоносый сапог генерала был из грубой кожи, в стальном колесике обвисшей на каблук шпоры застряла длинная зеленая травинка. Обдавало теплым запахом конского пота.

— Почему вы пеший? — спросил Томас. — Где ваша лошадь?

— Убита подо мной, сэр, — ответил Турчанинов. — Где сосредоточился противник?

Томас протянул руку в направлении темнеющих поодаль групп деревьев:

— Там, в лесу. — Длинное, спокойное, обросшее седой щетинкой лицо было залито пламенем заката. Блестели два тесных ряда золоченых пуговиц на синем мундире.

— Патроны у меня на исходе, сэр.

— Действуйте штыками. И да поможет вам бог, генерал Турчин.

Повернул кобылу, нервно перебирающую под ним стройными белыми ногами, пришпорил, поскакал обратно, сопровождаемый свитой.

— Держись, ребята. Насколько я понимаю, будет жарче, чем у нас в Питтсбурге в литейном цехе, — сказал Хантер. Лежа в окопчике и делая жадные затяжки, он торопливо докуривал сигарету.

Сосед его, плечистый парень из Огайо, попросил:

— Сэм, оставь губы пожечь. Напоследок, — прибавил с кривой усмешкой.

— После него, — сказал Хантер и протянул дымящийся окурок Гектору. — Ну что ж, мальчики, пробьем дорогу штыками.

Турчанинов дал распоряжение построить людей.

— Становись! Стройся! — послышалось в разных местах.

— Стройся! — вскочив на ноги, начальственно закричал Сэм, но, заметив среди солдат негритянку, сказал ей обычным своим голосом: — Гарриэт, старушка, около меня держись.

Стрелки поднимались с земли, держа ружья, привычно становились в ряды на вершине холма.

Отстегнув мешавшую саблю, Турчанинов отдал ее кому-то и приказал не отходившему от него ни на шаг Майклу:

— Ружье!

Майкл поднял ружье с примкнутым штыком, валявшееся возле убитого, ничком лежавшего солдата, и подал своему генералу.

— Вперед! — крикнул Турчанинов, и, следуя за ним, топоча ногами, длинная колонна двинулась по направлению к леску. И справа и слева слышалась разрозненная ружейная стрельба — не затихала битва.

Впереди, выходя из-за деревьев и все более накапливаясь, показались нестройные колонны широкополых шляп. В разных местах вспыхнули белые дымки.

— Знамя! — хриплым голосом крикнул, обернувшись к своей колонне, Турчанинов.

Знаменосец стянул клеенчатый чехол, развернул обмотанное вокруг древка звездно-полосатое тяжелое полотнище, порванное пулями, обеими руками поднял над головой. Неожиданно сильный баритон запел среди тишины:

Вздернем Джеффа Дэвиса на яблоне гнилой,

Всю свою ораву он потянет за собой...

То пел Гектор. И дружно, горласто подхватили идущие строем чернолицые солдаты:

Вспомним Джона Брауна мы песнею святой,

Как душа его вела нас в бой![37]

Протяжно запела труба, усиливая пронзительный, тревожный звук. Сквозь хоровую песню пробилась мрачная, размеренная дробь барабанов.

— За Союз! — набрав полные легкие воздуха, закричал побледневший Турчанинов. — За мной, третья бригада! Ура!

И, вынеся перед собой штык, не оглядываясь, зная, что его не оставят одного, побежал под уклон, навстречу поднимающимся серым шеренгам. Вокруг, перегоняя его и оставляя позади, также бежали; не умолкая стоял в воздухе многоголосый яростно-стонущий крик, заглушивший песню негров. Сотни солдат со штыками наперевес спускались с холма, рассыпавшись по всему склону, оскользаясь на осыпях, — камни, подпрыгивая, катились вниз. Серые шеренги у подножья холма остановились и дали дружный залп, одевшись пламенем и дымом. Несколько человек упало, валясь под ноги бегущей толпы. Знаменосец, оседая на подогнувшихся коленях, рухнул пробитым лбом вперед. Выпавшее у него из рук знамя накрыло своими складками голову находящегося рядом Майкла, но Майкл тут же подхватил знамя и понес, крепко держа древко обеими руками.

Следующего залпа конфедератам сделать не пришлось: катящаяся с горы, ревущая, ощетинившаяся штыками человеческая лавина обрушилась на них, и среди наступившей смертной тишины началась свирепая толчея рукопашной.

Точно в удушливом багровом сне вспоминал впоследствии Иван Васильевич мелькавшие перед ним страшные лица, искаженные то яростью, то страданьем, лязг скрестившихся штыков, короткий взвой заколотого — дикую свалку, где тысячи обезумевших от ненависти и страха людей безжалостно убивали друг друга. Сомкнувшись вокруг знамени, офицеры и солдаты оберегали Турчанинова, вокруг себя он видел только синие спины и бока, но выпала минута, когда какой-то рыжебородый детина в серой куртке прорвался к нему и хотел было ударить штыком, однако Иван Васильевич, будто на фехтованиях, мастерски отбил удар и сам вогнал штык ему в живот, смутно удивившись, как с неожиданной легкостью, точно в масло, вошло длинное железо в живое человеческое тело, а рыжебородый взвыл и обмяк, сгибаясь пополам, и своей тяжестью едва не вырвал ружье у него из рук. «Братцы, вперед!.. Коли! Бей... Пуля — дура, штык — молодец!.. — орал Турчанинов в азарте схватки, не сознавая, что кричит непонятно для солдат, по-русски. — Бей сукиных детей, мать-перемать!.. Коли!..»

* * *

На закате солнца разбитая армия отходила к Чаттануге, занятой федеральными войсками еще несколько дней назад.

Верхом на чьей-то приведенной Майклом лошади, Турчанинов подъехал к генералу Томасу, который, придержав коня, смотрел с обрыва на медленно двигавшийся мимо него по дороге людской поток.

— Ваше приказанье выполнено, сэр, — доложил усталым голосом, внезапно почувствовав, что весь разбит и опустошен. — Третья бригада с боем вырвалась из окружения, захватив у неприятеля несколько пушек и больше сотни пленных. Подсчет трофеев производится.

— От имени отечества и армии выражаю вам свою благодарность, — сказал Турчанинову официальным тоном командующий. И, с чувством, крепко пожав ему руку своей теплой жесткой рукой, совсем иным тоном — свойским, простецким — добавил: — Молодчина, Джон! Теперь мы можем спокойно отходить. Я не сомневался в вас.

Турчанинов направился к своей части.

— Больше они, я думаю, не сунутся. Лонгстрит получил свое Бородино, — раскуривая погасшую трубку, сказал Томас находившемуся рядом с ним начальнику штаба, и тот улыбнулся с довольным видом, не разжимая бритых губ.

Спустившись под гору, Турчанинов отъехал к обочине дороги и остановил коня, чтобы окинуть взглядом остатки славной своей бригады. Пальба стихла. Нескончаемо двигался мимо него сползающий с высотки поток людей, лошадей, пушек, повозок. Нестройный, угрюмый топот грубых башмаков и конских