Молодая Екатерина - Ольга Игоревна Елисеева

– Ну, раз мы теперь добрые друзья, здесь явно еще кого-то не хватает!

Он направился в комнату своей жены, вытащил ее, как я потом узнал, из постели, дал натянуть чулки, но не туфли, накинуть платье из батавской ткани, без нижней юбки, и в этом наряде привел ее к нам.

Мне он сказал:

– Ну вот и она. Надеюсь, теперь мною останутся довольны.

Подхватив мяч на лету, великая княгиня заметила ему:

– Недостает только вашей записки вице-канцлеру Воронцову с приказанием обеспечить скорое возвращение нашего друга из Варшавы».

Записка была немедленно составлена. Елизавета Воронцова приписала на ней несколько доброжелательных строк: «Вы можете быть уверены, что я сделаю все для вашего возвращения». Мир казался полным. «Затем мы, все шестеро, принялись болтать, хохотать, устраивать тысячи маленьких шалостей, используя находившийся в этой комнате фонтан, – так, словно мы не ведали никаких забот. Расстались мы около четырех часов утра».

При дворе явно были рады, что скандал удалось замять. «Начиная со следующего дня все улыбались мне, – отмечал Понятовский. – …Иван Иванович осыпал меня любезностями. Воронцов – также». Тем не менее, в душе Станислав чувствовал, что дела его далеко не безоблачны и пора покидать Петербург.

«Великий князь еще раза четыре приглашал меня в Ораниенбаум, – вспоминал он. – Я приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице в комнату великой княгини, где находились также великий князь и его любовница. Мы ужинали все вместе, после чего великий князь уводил свою даму со словами:

– Ну, дети мои, я вам больше не нужен…

И я оставался у великой княгини так долго, как хотел»632.

Поведение Петра кажется ерническим. Враг всяческого притворства, он, обнаруживая вещи такими, какие они есть, перегибал палку. Его откровенность почти всегда была оскорбительна. Но обратим внимание, как великий князь помрачнел, услышав от любовницы насмешки в адрес мнимого портного. Ему на самом деле было крайне неприятно, что у жены тоже есть кавалер. Видимость мира, достигнутая у фонтана, всем участникам давалась непросто.

Для Екатерины случившееся было большим разочарованием. В первую очередь в Станиславе. Милый польский дипломат позволил у себя на глазах оскорбить даму сердца, вытащив ее полураздетой из постели, и повел себя так, будто ничего не произошло. Более того, даже обрадовался, что из-за хорошего расположения духа Петра им с великой княгиней не грозят неприятности. Видимо, Понятовский так до конца жизни и не понял, что именно тогда погубил себя в глазах Екатерины, иначе он не поместил бы эту сцену в свои мемуары.

Зато великая княгиня очень хорошо поняла произошедшее. Она подыграла развязному мужу и его любовнице, тоже сделала вид, что вполне довольна, но осталась внутренне уязвлена. Ее неотразимый варшавский рыцарь оказался человеком слабым и трусливым.

В конце июля Понятовский покинул русскую столицу. Незадолго до его отъезда Екатерине пришлось повторить для великого князя роскошный праздник, данный год назад в Ораниенбауме633. Такова была цена его снисходительности. «Мне сообщили, что великий князь и великая княгиня совершенно примирились», – писал 14 июля Кейт634.

Внешне это действительно было так. Но еще около полугода судьба нашей героини висела на волоске – продолжалось следствие по делу Бестужева. 6 августа 1758 г. несчастный фельдмаршал Апраксин скончался в крепости от апоплексического удара. Его уже готовились оправдать и заявили, что приступают «к последней процедуре». Степан Федорович решил, что будет применена пытка, и сердце толстяка не выдержало.

Последний допрос бывшего канцлера произошел 2 января 1759 г. После чего он еще несколько месяцев оставался под арестом в своем доме. Несмотря на отсутствие улик, Елизавета Петровна не могла потерять лицо и признать, что никаких изобличающих Алексея Петровича материалов не найдено. Он был приговорен к отсечению головы за оскорбление Величества, замененное ссылкой в деревню Горетово под Можайском. В манифесте говорилось: «Велено ему жить… под караулом, дабы другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея»635.

Великий канцлер жил в крестьянской избе, носил армяк и посвящал дни созданию душеспасительного текста «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания».

Между тем Екатерина не оставляла пострадавших по «ее делу». Как и прежде, когда преданные люди оказывались в опале, она старалась посылать им деньги и поддерживать весточками. «Иного предмета не имею, как наискорее Вас освободить, – писала она в ссылку Елагину, – и покамест к Вам посылаю для первого случая 300 червонцев»636.

Наш рассказ прерывается почти там же, где оборвались «Записки» Екатерины. Где окончилась ее молодость. Дальше надвигались грозные времена, в которые великая княгиня вступила уже зрелым политиком. И сложившейся личностью. Выходя от Елизаветы после первого допроса, она приняла решение о самостоятельном пути. Мы последуем за ней в новой книге. А пока оглянемся назад.

Принято сожалеть, что Екатерина не продолжила мемуаров, не рассказала о своем царствовании или хотя бы об обстоятельствах захвата престола и гибели мужа. Но тогда ей пришлось бы или лукавить на каждом шагу, или говорить такое, от чего почернела бы бумага. А отличительной чертой воспоминаний нашей героини, несмотря ни на что, являлась «избыточная откровенность». Работа потеряла бы для императрицы всякое удовольствие и половину красок, если бы пришлось говорить неправду. Разные редакции мемуаров, предназначенные для разных лиц и по-разному расставляющие акценты, – суть осколки одной и той же мозаики. Надо просто уметь ее собрать.

Ни один, даже самый недоброжелательный, комментатор не смог поймать нашу героиню на откровенной лжи. Дело в том, что феномен обмана воспринимался в XVIII столетии иначе, чем теперь. Мелкая, бытовая ложь не считается современным человеком чем-то важным. Однако два с лишним столетия назад дело обстояло иначе. Ложь называли серьезным грехом, и ее старались избегать. Недаром Екатерина однажды в разговоре с Алексеем Орловым о начале фавора Г.А. Потемкина на прямой вопрос отвечала: «Не спрашивай, я солгать не умею»637.

Не спрашивай – не получишь в ответ обмана. Не требуй продолжения мемуаров, если хочешь остаться в кругу более или менее достоверной информации: «Я солгать не умею». Воспоминания нашей героини – законченный источник. Дальше начиналась другая история…

Екатерина описала, как, выйдя от Елизаветы Петровны после первого допроса, не последовала сразу за великим князем. Петр Федорович ходил быстро, большими шагами. Обычно нашей героине трудно было поспевать за ним. Но на этот раз она не спешила. Пошла медленно, обдумывая свое положение.

Разговор с императрицей – сюжетная кульминация «Записок». И кульминация ее отношений с мужем. Дальше могла наступить только развязка, которая вынесена за рамки мемуаров. С этого момента пути супругов разошлись окончательно. При всем неустройстве семейной жизни и взаимных претензиях прежде великокняжеская чета двигалась вместе, объединенная общими политическими надеждами. Теперь Петр открыто показал жене, что хочет от нее избавиться. Ей не на что стало рассчитывать в союзе с ним.