Гугеноты - Владимир Москалев

— Откуда же вам известна точная дата моего рождения?

— Ее знает Екатерина. Откуда — это ее тайна. Я сделал необходимые вычисления и представил ей выкладки. Но у меня не было вашей ладони, прогноз был бы более точен. Должен заметить, что по просьбе королевы я просмотрел и судьбы принца и адмирала, вызвав их тени в пламени жаровни.

— Что же увидела королева?

— Она увидела их трупы.

— Не может быть! — вскричал Лесдигьер, вскочив с места. — Она лжет!

— Скоро она придет опять, чтобы повторить опыт, — спокойно проговорил алхимик. — Но и того, что она увидела, вполне ее удовлетворило. Первым показался принц Конде, восседающий на лошади. У него оказалось пробитым сердце. Вторым, после того, как она бросила в огонь волосы адмирала, показался Колиньи. Он был весь в крови, и… его тащили за ноги по мостовой какие-то люди…

— Боже правый, — проговорил Лесдигьер, бледнея. — Какая чудовищная наука… какая нелепая смерть… бесславный конец…

— А теперь дайте вашу ладонь, и я проверю свои вычисления.

Лесдигьер, как во сне, под впечатлением услышанного машинально протянул некроманту руку, не вникая в смысл слов, которые произносил Рене:

— Я был прав. Линия жизни нигде не пересекается под углом к смерти, а те линии, которые проходят через нее, не столь глубоки и опасны. Но вот странное пересечение: случай и судьба сходятся вместе и стремительно сближаются с главной линией жизни! Это может быть причиной гибели, если не принять мер предосторожности.

Он, пытливо вглядываясь в рисунок ладони, опять забормотал:

— Система самосохранения работает в ритме линии сердца, и этот показатель распространяет свое действие до конца жизни. Однако важно другое… А теперь внимательно слушайте меня, — произнес миланец.

Лесдигьер перевел на него взгляд.

— От того, насколько правильно вы меня поймете, зависит не только ваша жизнь, но и жизни ваших друзей, о которых вы сейчас думаете.

— Я слушаю вас, мэтр Рене, говорите, — оживился Лесдигьер.

— Вам надлежит немедленно начать принимать яды.

— Яды? Но зачем? — Лесдигьер оторопело уставился на алхимика.

— Чтобы не быть отравленным. Яд — это, прежде всего лекарство, все зависит от дозы. Если вы будете принимать яд маленькими порциями, в вашем организме выработается иммунитет, своего рода противоядие. В дальнейшем доза яда, смертельная для любого человека, вызовет у вас лишь легкое головокружение. Понимаете?

Лесдигьер кивнул. Рене продолжал:

— Мне известны все яды, которыми пользуется Екатерина Медичи для устранения своих врагов, в том числе и аква тофана[75]. Но кто знает, что приготовит для вас кардинал.

— Кардинал?

— Ваш второй враг, и вы должны помнить об этом.

Рене поднялся, прошел в угол комнаты, открыл маленький шкафчик, порылся в нем и вновь вернулся на свое место, держа в руках небольшой флакон коричневого цвета. Его он и поставил на стол перед Лесдигьером.

— Возьмите этот флакон.

— Что в нем? — спросил гость.

— Сильнейший яд. Убивает мгновенно.

Лесдигьер инстинктивно отдернул руку.

Рене улыбнулся:

— Не бойтесь. Он совершенно безвреден, пока флакон закрыт пробкой. А теперь запоминайте, что вам надлежит делать. Вы нальете в бокал полпинты воды или вина и добавите лишь одну каплю этого яда. Выпейте половину утром, другую — вечером. Вы почувствуете легкое головокружение, но не более того. Проделывайте это в течение двух недель. Затем дозу следует увеличить еще на одну каплю. Вы снова почувствуете недомогание, но оно быстро пройдет. Еще через две недели смело лейте три капли, потом с такими же перерывами — четыре и, наконец, пять. В конце концов, ваша пропорция составит одну десятую пинты, или сто граммов жидкости на каплю яда. Это смертельная доза для любого нормального человека. А теперь повторите все от слова до слова. Я хочу быть уверен, что вы правильно поняли мои инструкции.

Лесдигьер добросовестно и без ошибок все повторил.

— Хорошо. Принимайте каждое утро после этого по две капли на сто граммов вина. Это сильнейший яд, и, привыкнув к нему, вы станете невосприимчивы ко всем другим. Этого флакона вам хватит надолго, когда он опустеет, я дам вам другой. А пока избегайте принимать пищу и питье в незнакомых местах, особенно в Лувре, не надевайте чужих вещей и не носите на пальцах перстней, которые вам кто-нибудь подарит. Наблюдайте внимательно за своей возлюбленной…

— О, Рене, если вы о баронессе, то она вне всяких подозрений.

— А разве у вас есть еще кто-нибудь? Впрочем, если вспомнить себя в молодые годы, то у меня тоже хватало женщин. Так вот, запомните, ваша любовница может отравить вас, даже сама не зная об этом, и ее напрасно станут винить в вашей смерти.

— Как же это так может быть? — засомневался Лесдигьер. — Ведь мы будем, есть и пить из одной посуды и пользоваться одними и теми же предметами.

— Тот, кто вознамерится убить вас, не остановится и перед смертью вашей любовницы. Он может прислать или подарить ей опиат для губ, который действует не сразу. Вы поцелуете ее, и умрете оба в страшных мучениях через день или два, как захочется отравителю.

Лесдигьер поежился. Будущее, обрисованное миланцем, отнюдь не казалось ему теперь таким безоблачным, каким он представлял его себе всего лишь час тому назад.

— Позвольте, Рене, задать вам вопрос, — проговорил он. — Вы рассказываете мне все это как собрат по партии?

— Нет. Я добрый католик и говорю вам это как друг.

— Благодарю вас.

— Кстати, почему бы вам не переменить веру? Поверьте, это избавило бы вас от многих бед и неприятностей и снискало бы вам еще больший почет и уважение при дворе.

Лесдигьер в ответ решительно тряхнул головой:

— Нет, мэтр. Каковы бы ни были перипетии моей судьбы, какие бы несчастья на меня это ни навлекло, я не отрекусь от истинной веры, в которой был воспитан. Не говоря уже о том, что я потерял бы при этом добрую половину своих друзей.

— Зато вы сразу же приобретете массу новых.

— Старый друг лучше новых двух, — ответил ему на это Лесдигьер.

— Что ж, может, вы и правы. В таком случае следуйте моим указаниям и боритесь за свои убеждения.

На том они и расстались.

В апреле, когда королевский поезд, приближаясь к Парижу, остановился в Фонтенбло, Екатерина после вечерней молитвы уединилась с кардиналом Карлом Лотарингским в отведенных для нее покоях и приготовилась выслушать то, что давно мучило кардинала.