Княжья воля - Константин Кудряшов

У Невула смешная голова… Кто-нибудь видел Жилу? Надо завтра же заказать двери… нога пульсирует, будто у меня сердце не в ноге, а в ляжке… чудно…

В овраг спускаться не стали, пошли кругом по утоптанному пути. На одном из поворотов я вдруг понял, что не могу больше нести щит и с трудом различаю дорогу.

— Торельф… возьми…

Вытянув руку, я едва не упал, теряя равновесие, голова стала заваливаться набок, кто-то подхватил меня под локти, начал ласково заваливать на спину…

— Держите его.

Голос Эйнара.

— В корчму его живо!

А это Дрозд. Странный он все-таки тип, хоть и неплохой мужик…

Глава тридцатая

Наконечник копья Старлугссона воткнулся в щит с поразительной силой. Воткнулся и застрял в мягких досках. Херсир поднатужился и дернул свое оружие на себя. Щит вместе с рукой рвануло навстречу урману. Не ожидавший подобного финта я сделал торопливый шаг на сближение, запоздало рубанул мечом и наткнулся всей грудью и краем подбородка на щит противника. Лязгнуло железо, лязгнули зубы…

Щит я выпустил. Старлуг наступил на него ногой и вернул себе копье. Последовал короткий тычок почти без размаха. Я почувствовал как под пробитой кольчугой с противным хрустом раздвигаются ребра, пропуская внутрь меня холодное копейное жало. Боли нет, она придет потом. Зажав рану рукой, я бросил меч, согнулся и нашарил пятку метательного ножа. Урман двинулся вперед, поудобнее перехватив копье. Я резко выпрямился и швырнул нож в верхнюю часть херсирова лица. Вот только лицо было не Старлугово, ибо на плечах урмана внезапно материализовалась непокрытая голова одного их дорогих мне людей.

Внутри меня все зашлось от боли, затрепетал каждый нерв, вскипела каждая жилка, но сильнее телесных мук терзает осознание непоправимого.

— Валерка! — кричу изо всех сил. — Валерка, это же я, Андрюха! Прости-и-и…

Откуда он здесь взялся?! Где Старлуг? Я задыхаюсь болью, но продолжаю орать как безумный, не сводя взгляда с правого Валеркиного глаза с торчащим из него кривым окончанием ножа.

Валерка в облике урмана молча улыбнулся, странно скривился и нацелил копье в мое горло.

— Брат, не убивай! — выдавил я, даже не подняв рук для защиты.

Железко копья пробило мягкие ткани гортани и с глухим стуком встретилось с шейными позвонками. Я с удивлением взирал на гладко отполированное руками древко, протянувшееся почти вертикально от меня к Валерке. Время остановилось, замер окружающий меня мир, я ждал что будет дальше и пытался понять почему до сих пор не умер.

— Сейчас очнется, — сказал Валерка чужим голосом и подмигнул уцелевшим глазом. Лицо его пошло крупной рябью, поплыло и растаяло, оставив поверх туловища урмана темное пятно.

Я открыл глаза и уткнулся взором в низкий скат незнакомого жилища. Быстро привыкнув к полумраку, я оторвал затылок от мягкого ложа в попытке обозреть окружающую обстановку. Успел заметить теплящийся очаг как единственный источник света в помещении без единого окна, низкий, толстоногий стол и пару одинаковых сундуков в углу. Продолжить визуальное исследование мне помешал легкий шорох, с которым на меня из полумрака надвинулась выдубленная солнцем незнакомая физиономию в обрамлении песочного цвета волосья. Нос картохой, глаза маленькие, умные.

— Хлебай!

Литровая деревянная емкость ткнулась под нос. Голос ласковый, но твердый как у лечащего врача в платной палате.

— Ты кто? — говорю, не спеша исполнять повеление и пить пахнущее вареным мясом и пряностями содержимое посудины.

— Я то?

— Ты то.

— Зар я. Веденей меня попросил.

Я бессильно откинул голову на продавленный валик подушки. Какой еще Веденей? Какой, к хренам, Зар? Где Валерка?

— Ты попей, попей, силенок прибудет.

Я пришел к выводу, что угрозы для моего организма этот дядя не представляет и что смочить иссохшее горло было бы вовсе неплохо. Преодолев немочь, я приподнялся на локтях и послушно сделал несколько глотков пахучей бурды — смеси наваристого бульона с протертым мясом и травами.

— Все допивай, — Зар сделал попытку насильно влить в меня еще полчаши.

— Иди в жопу, Зар, — от души посоветовал я. — Не лезет больше. Потом.

Я снова принял позу покойника, с интересом наблюдая как приятно приживается в утробе живительный бульон. В голове бродили ошметки давешнего сна.

— Где это я?

— В моем жилище, — с готовностью ответил Зар, все еще держа чашку с бульоном перед собой.

— Сколько провалялся?

— Три седмицы без малого.

— Я что заболел?

— Лихоманка-огневица тебя едва не заела. Плохой совсем был. Рану твою я вычищал дважды, почитай, все запасы свои целебные на тебя извел, пришлось по городу побираться.

— Ничего не помню, — признался я. Не считая беспорядочных снов, последним моим воспоминанием была инструкция Гольцу как поставить на мою викторию в предстоящем бою.

— Где тебе помнить! — усмехнулся Зар. — За Кромкой ты блуждал. Боюсь представить чего ты там насмотрелся. Веки закрыты, а глаза под ними так и бегают!

За Кромкой… То есть между жизнью и смертью, между явью и навью по-здешнему. Без сознания, а то и в коме… Я резко вытянул руку под толстым шерстяным одеялом и вцепился в левую ногу. На месте нога! Со здешним уровнем медицины ее запросто могли оттяпать под корень, чтобы сохранить жизнь владельцу.

Вспомнил! Веденей это — новый волхв Рогволда, взятого в терем взамен убиенного возникшей из потолка молнией Живня. Видел я его однажды и то мельком. Значит ли это, что Веденею приказал сам Рогволд? Все может статься…

— Скажи, Зар, я убил херсира Старлуга?

— Еще как убил, — довольно протянул Зар. — Но не ты, а боярин Дрозд. Допивай, а я пойду твоих обрадую.

Дрозд, значит… боярин… Голова разом опустела, будто из котелка суп выплеснули, мозговая мышца онемела от невидимого удара. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я до ломоты в челюстях стиснул зубы, едва не вызвав рвотный рефлекс.

Шум, топот, громкий возглас:

— Слава Роду, ты жив, батька!

Я и сам порой забывал, что он в моем десятке. Скромный, малошумный парень среднего росточка. Белобрысый, коренастый, но ловкий. Урожденный полочанин. Никогда особо не блистал и не выделялся, вперед не лез и позади не оставался, дрался и работал наравне со всеми. Эдакая рабочий ослик-скромняга, на таких земля держится. Специальных поручений я ему на давал. Не из опасения, что не выполнит, а как-то взгляд на него такого неприметного не падал.

— Шест… — я настолько был рад его видеть, что поспешил принять сидячее положение.

Из-за спины Шеста тут же возник Алафьен.

— Здрав будь, Стяр! — улыбаясь во всю пышущую здоровьем юношескую пачку, бодро произнес дан. — Я думал ты помер давно!

— И тебе не хворать, Алафьен! — отвечаю, с