Друиды - Морган Лливелин

возвышенное, самое прямое общение между богом и человеком возможно именно в момент жертвоприношения.

Даже сейчас, стоило мне закрыть глаза, я видел взвивающиеся вверх золотые искры...

— Ты говоришь так, будто с Браном произошло что-то чудесное, — слегка задыхаясь, сказала Брига.

— Именно так.

— Его просто убили.

— Нет, Брига. Его тело погибло, только его тело. Живым его делал дух, а дух убить нельзя. Ничто не исчезает бесследно. Тело Брана стало пеплом, а дух получил свободу, и теперь в Потустороннем мире стал заступником своего народа. И заступничество его оказалось действенным. Ведь чума-то закончилась. А дух Брана, настоящего живого Брана, оделся в новую жизнь, получил новые возможности, которые мы с тобой, скорее всего, и представить не можем.

Окруженные туманом, густым, как взбитые сливки, мы стояли, соприкасаясь плечами. Я все еще продолжал мысленно удерживать туман вокруг, чтобы ничего не отвлекало Бригу от моих слов. А чтобы усилить их эффект, легким внушением старался укрепить ее веру.

Скорее всего, будущее будет ужасным. Об этом говорили многие приметы. И я хотел, чтобы женщина, самая дорогая для меня, могла без страха встретить это будущее, огражденная мудростью и знанием друидов.

— Ничто не исчезает бесследно, — с нажимом повторил я, заставляя сосредоточиться на этом законе природы. — Поэтому мы, каждый из нас, всегда в безопасности, даже если все вокруг нас становится так плохо, что хуже некуда.

Брига стояла рядом со мной, пристально вглядываясь в мои глаза с таким серьезным выражением, что мне вдруг стало больно. Тогда я решился на то, чего не позволял себе до сих пор. Максимально сосредоточившись, я открыл заслонки своего сознания и разом выплеснул в сознание Бриги всю силу своего знания, своего опыта, своих воспоминаний, и продолжал направлять этот поток до тех пор, пока тень не исчезла из ее глаз, пока в них не начал разгораться рассвет...

И тогда в тумане прозвучал ее удивленный, такой знакомый, хрипловатый голосок: «Да, Айнвар, мы все в полной безопасности».

Глава двадцать девятая

Я открыл объятия, и Брига буквально упала в них. Мы стояли, обнявшись, затерянные в тумане, а меня затопило ощущение огромного счастья. Еще плотнее обнять жену мешал ее большой живот.

Брига рассмеялась.

— И он тоже в безопасности, да? — спросила она, проведя рукой по животу.

— Да, и он тоже, — уверенно ответил я. — Ты же слышишь, как он шевелится у тебя внутри? Это его бессмертный дух.

— Я люблю тебя, Айнвар, — пробормотала Брига, уткнувшись мне в плечо.

Я мысленно вознес благодарность Источнику за эту минуту. Сейчас Брига принадлежала мне и только мне, она больше не боялась любить меня.

Она — нет, а вот я боялся. Не смерти. Я боялся, что наш ребенок не сможет вырасти свободным человеком среди свободных людей, не сможет петь, как привык петь его народ. Я боялся, что сын Тарвоса и парнишка, спасенный Бригой от слепоты, не смогут стать законными наследниками своего народа. Солдаты Цезаря и их мечи не позволят.

Я сражался со смертью Тарвоса только потому, что она пришла за ним слишком рано. Теперь я буду сражаться с Цезарем и со всеми его армиями. Я готов сражаться с целым миром, пожертвовать всем, ради свободы и будущего наших детей.

Я занялся пристальным изучением древних ритуалов защиты и созданием новых. Всех друидов, посещавших Рощу, я расспрашивал, перенимая новые или, наоборот, очень старые чары, способные расширить наш магический арсенал.

Цезарь завершил свою островную кампанию. Погибло очень много бриттов, а пленные не поддавались исчислению. Теперь он со своим флотом возвращался к северному побережью Галлии. По прибытии его ждали невеселые новости. На землях, которые он считал своими, случился серьезный недород. Воинам в лагерях на землях белгов угрожал голод. Нехватка продовольствия и другие проблемы заставили его предпринять решительные действия.

На совете местных королей в Самаробриве, на реке Сомма, Цезарь сообщил о своем решении перенести зимние лагеря в другие районы и распределить их среди большего числа племен. Разумеется, он потребовал от королей обеспечить армию припасами.

Мне рассказали об этом друиды треверов и эбуронов, пришедшие в Рощу накануне Самайна. Они умоляли использовать силу Священной Рощи, чтобы вернуть плодородие их землям. Неурожай там случился просто катастрофический, а если придется снабжать римлян, не все племена смогут дождаться поворота колеса года.

Я выслушал их и понял, что регион созрел для восстания. А если на севере вспыхнет восстание, Цезарь подождет с нападением на центральную Галлию.

Мы долго разговаривали. Поскольку треверы и эбуроны уже пострадали от римского владычества, они внимательнее прислушивались к моим советам, чем многие из свободных галлов, которых римская колесница пока не переехала.

В обмен на мое обещание направить часть самой могущественной магии Галлии на их нужды, паломники дали обещание повлиять на своих вождей. Это дало мне основание сказать нашим друидам, что «мы расширяем сеть».

Мои усилия дали скорый результат. Цезарь, весьма обеспокоенный ситуацией, задержался в северной Галлии, чтобы лично наблюдать за созданием новых лагерей, и не стал на зиму возвращаться в Рим. Вскоре вспыхнуло восстание под предводительством Амборикса, короля эбуронов, обратившегося за поддержкой к треверам. На всей территории между Рейном и Маасом шли бои. Римляне понесли значительные потери, включая гибель двух крупных военачальников.

Воодушевленные первыми успехами восставших, к ним начали присоединяться и другие северные племена. Вскоре Цезарь с неудовольствием обнаружил, что ему приходится сражаться на нескольких фронтах. Вождь треверов Индуциомар отправил переговорщиков за Рейн, приглашая германцев принять участие в кампании за долю добычи и римских доспехов в таком количестве, которые они смогут унести домой.

Я внимательно следил за ходом этих сражений, за тем, как успех сопутствовал то одной, то другой стороне. В Роще часто приносились жертвы. Волы умирали ради успехов наших северных соплеменников. Какое-то время даже казалось, что они могут победить, но затем начала сказываться гибкая тактика римлян. Цезарь стал выигрывать больше сражений, чем проигрывал.

Вот тогда-то я и понял свою ошибку. Мне казалось, что дела на севере отвлекут внимание Цезаря от центральной Галлии. Но я не учел, вернее, не знал об одной его уникальной способности. Этот человек мог думать о нескольких вещах одновременно. Способность думать, размышлять отличает человека от животного, но способность думать так, как Цезарь, отличала его от других людей. Воюя с племенами, возмущенными наложенной на них данью, он не забывал