Любовь дикая и прекрасная - Бертрис Смолл

За ней поскакало не меньше дюжины всадников, включая короля. Адам Лесли повернулся к жене, которая кусала губу, еле сдерживая смех.

— Она надеется охладить его пыл, — тихо сказала Фиона, — но только еще больше его разжигает.

Кат скакала, низко наклонясь над шеей Иолэра. Крупный золотисто-гнедой мерин двигался плавными скачками, легко уходя от преследователей.

— Вперед, мой огромный, мой золотой, — шептала она. — Никто не обгонит тебя!

И внезапно графиня увидела какую-то темную злобную тварь, которая подтягивалась сзади, нагоняя ее. Вороной жеребец короля! Джеймс — великолепный наездник, и он решительно настроен выиграть. Но не такая она женщина, чтобы уступить. Пусть король добивается победы!

С лесистых холмов на равнину, окружавшую замок, с грохотом выскочила дюжина лошадей. Воздух разрывали дикие горские кличи, и казалось, что летящие копыта выбивают искры из замороженной земли. На стены замка высыпали гленкеркские воины. Когда гнедой вырывался вперед, они криками подбадривали свою леди, а когда его обгонял вороной, то ревом выражали свое недовольство. И вот эти люди снова закричали — гнедой первым проскакал по опущенному мосту во двор замка, лишь секунду выиграв у вороного. Минуту спустя в ворота ворвались остальные всадники.

Кат легко соскочила с седла и бросила поводья конюшему. Она потрепала морду Иолэра и что-то прошептала ему на ухо. Взбежав по ступенькам, обернулась.

— Все золото, что вы мне должны, джентльмены, соберу вечером. — И засмеялась, увидев их лица. — Ах, Сэнди, — нашла она взглядом лорда Хоума, — ты же знаешь, как быстр Иолэр. Уж ты-то почему принял мой вызов?

— Думал, что этот проклятый мой новый серый поскачет не хуже, — проворчал Хоум.

Его ответ был встречен смехом, и Кат снова прокричала:

— В большом зале есть мясо и вино, джентльмены.

Поешьте от души! — И скрылась в замке.

Смеясь и разговаривая, дворяне спешились и толпой поднялись в большой зал. Только налив себе в огромные кубки сладкого золотого вина и отрывая кусками мясо и хлеб, они заметили, что короля среди них не было.

Оглядевшись, один из гостей заметил:

— Похоже, Джеми сегодня еще не наскакался.

— Да, — проговорил другой тихо, но отчетливо, — однако я бы предпочел поскакать верхом на той золотоволосой кобыле, нежели на этой его вороной бестии.

Раздался смех, а потом кто-то заметил:

— Держу пари, что кобыла еще необузданней жеребца.

— Но и нежнее, — раздался чей-то ответ. Звенел смех, и каждый из джентльменов старался скрыть свои мысли по поводу прекрасной графини Гленкерк.

А Джеймс Стюарт тем временем взбежал по лестнице в покои Катрионы и, разгневанный, прошагал к ней в комнату. На графине не оставалось уже ничего, кроме шелковой рубашки, и, в отличие от перепугавшейся горничной, она даже не выказала никакого удивления.

— Иди, дорогая Сюзан. Я позову тебя, когда понадобится.

Девушка выбежала из комнаты.

— Итак, Джеми?

Взгляд графини был надменен, и только бьющаяся жилка у нее на горле выдавала волнение.

— Лиса, — прорычал король с темным от гнева лицом. — Развратная лиса! Потащила за собой всю стаю, словно кобелей за сукой! Ты принадлежишь мне. Кат! И я не позволю никакому другому мужчине воображать, что он может найти у тебя между ног!

Джеймс уже не помнил себя от ярости. Одним рывком он разорвал на графине рубашку и толкнул обратно на кровать. Немедленно оказался на ней и коленом раздвигал ее бедра. Ошеломленная и одновременно рассерженная, Катриона попыталась отбиваться. Она впилась было в него ногтями, но король одной рукой схватил ее за запястья и поднял их высоко над головой. Она яростно корчилась под ним, но в ее несогласное и неготовое тело уже вонзился жесткий член. Кат заплакала от боли и возобновила борьбу. И тогда Джеймс опустил голову и безжалостно укусил ее за сосок. Она взвизгнула, но отбиваться не перестала. Однако сопротивление, казалось, только распаляло короля. Причиняя ей боль, он испытывал огромное наслаждение.

Испугавшись ярости, исказившей лицо Джеймса, графиня переменила тактику. Она перестала отбиваться, и ее бедра начали двигаться нежными размеренными движениями, которые так сводили короля с ума. Его хватка ослабла. Высвободившись, Кат обняла ненавистную голову и прижала к своим губам.

— Нет, милый, — прошептала она хрипло. — Не причиняйте мне боли, Джеми. Любите меня, милорд! Сейчас же!

И ее пухлый рот нашел его губы, требовательно вдавился в них, пока они не раскрылись, не впустили ее маленький язычок, который заскакал внутри подобно пламени.

Жестокость у короля обратилась в страстное желание, и он жадно попытался его удовлетворить.

— Ведьма, — прошептал Джеймс, зарываясь в шелковистую копну ее волос. — Всегда говорил, что ты маленькая ведьмочка! Ах, любовь моя нежная!

И он тихо лежал, слушая, как сильно бьется ее сердце.

А Кат с облегчением вздохнула. Джеймс и сегодня не заметил ее холодности. Причем даже похвалил усердие в любви:

— Христос! Любовь моя! Ты прямо вытягиваешь из меня все силы! — Он запечатлел жгучий поцелуй на ее груди там, где его зубы оставили слабый след. — Мне очень жаль, Кат. Я не хотел делать тебе больно, но ты возбудила во мне страшную ревность, любовь моя. Я не мог вынести, что они на тебя так смотрят! Такой любовницей, как ты, можно только гордиться. Кат. От одного твоего взгляда мужчины сходят с ума. Приезжай ко мне ко двору сразу после свадьбы! Я не могу ждать больше, моя сладкая.

У Кат перехватило дыхание. Вот этого-то она и боялась с самого начала. Подняв руку, она нежно тронула его лицо.

— Нет, Джеми, любимый мой, — едва ли прошло три месяца, как ты объявил Патрика мертвым. И если тебе нет дела до моей репутации, то мне — есть. После свадьбы Джеми надо будет заняться замужеством Бесс, а там уже до весны — рукой подать. Совсем скоро, милорд. Разве ожидание не сделает нашу любовь более нежной, Джеми? И не позволяй сплетникам говорить, что ты меня ставишь так низко, что даже не даешь мне времени до конца оплакать законного мужа. А придет весна — и никто не посмеет сказать, что я обесчестила Гленкерка, побежав за твоей милостью и за твоей защитой.

— Да, ты всегда была осмотрительной и осторожной. — В мурлыкающем голосе короля послышалось одобрение. — До чего же дивной ты будешь любовницей, Кат! К этому времени на следующий год твой живот уже распухнет от моего сына, и какой же это будет сын! Наше дитя! Я подожду, любимая, подожду!

Она нежно ему улыбнулась, подумав: «Сгнию в аду, прежде чем понесу твоего ублюдка, Джеймс Стюарт!»

Но теперь ей уже и в самом деле ничто не грозило.

Когда на этот раз король покинет Гленкерк, она больше его никогда не увидит. И теперь графиня испытывала к нему почти ласковые чувства.