Раненый город - Иван Днестрянский

— Ваша доля, командир! — хохмит Жорж.

Площадной бранью разражается Гуменюк. Томат и рыбьи головы у него в стакане с «дюшесом». Хуже всех самому незадачливому расхитителю и сидящему рядом с ним бойцу. Большая часть содержимого банки прилетела прямо к ним.

— Пшли вон, обжоры! — срывает на подчиненных зло за неудачу своей рыбоохранной деятельности Достоевский. Он остался без закуски.

— Вон отсюда! — не разобравшись, орет Али-Паша.

Гляжу, пацанам обидно до невозможности. Говорю паше, что это вообще-то Серж своим неуместным ударом насвинячил. За справедливость вступается и Тятя: пусть хлопцы почистятся и возвращаются за стол.

— Ну ладно, ладно, — соглашается уяснивший себе суть происшествия взводный.

Улеглись гвалт и смешки. Оглиндэ поднимается следом за пострадавшими. Он сольет им воды и объяснит виновнику происшествия, что аппетит надо сдерживать. Ведь заранее, невзирая на звания, все было поделено поровну. Возвращаясь, он заботливо подсовывает Сержу небольшую тараньку в качестве компенсации. Инцидент исчерпан.

— Да-а, — продолжает прежний разговор Али-Паша. — Чтобы навести румынам изжогу на обратных скатах, чего только не делали. Даже с кукурузника гранаты кидали. Швыряли эркэгэшки на парашютиках. Первый раз хорошо вышло: царане даже не прятались. Наоборот, посмотреть сбежались, думали, агитация. Тут гранаты и взорвались. Но уже на второй раз номер не удался. Подбили наш кукурузник. Хорошо, летчик сообразил с первого же попадания уходить. Дымил, но сел благополучно.

— Нет худа без добра. Если б они не залезли на наш берег, в Кошницу, Кочиеры и Роги, на ближний бой, мы бы и близко не нанесли им таких потерь, как они нам. Лишь потому, что они вечно в атаку перлись, баш на баш вышло — замечает рассудительный Колобок.

Слово за слово, кое-кто выпил больше, чем следовало. Первый раз вижу Сержа изрядно пьяным. Но остатков соображения он не теряет. Когда понял, что больше нельзя, молча поднялся и потопал к себе наверх. Через минуту с лестничной клетки вылетает бычий рев:

— Боже, царя храни, сильный, державный…

Это спровоцировало Семзениса, который уже минут пять сидел, тупо уставившись в свою чашку. Как оказалось, сочинял. Вытянув над столом руку в жесте, одинаково похожем на первый взмах палочки дирижера и нацистское приветствие, повалив при этом бутылку, Витовт возопил:

— Союз разрушимый республик паршивых Вскормила на горе Великая Русь! Скопытился проданный бандой кретинов Когда-то могучий Советский союз!

На лестнице — топот, шум падения и дикий шестиэтажный мат. Извергая последние накаты, обратно в комнату, как ракета, влетает Достоевский. Весь взъерошенный, ступеньки, наверное, башкой считал, и глаза, как у бешеного поросенка. Он подскакивает к поднимающемуся из-за стола Семзенису, хватает его за уши и звучно чмокает в нос.

— Молодец! За Русь и за кретинов — спасибо!

После этого, как сомнамбула, поворачивается, и уходит наверх. На этот раз безвозвратно. Али-Паша, собравшийся было их разгонять по лавкам, ничего не успел сказать. Витовт, вытирая с лица слюни и бурча что-то о спившихся соплеедах, укладывается спать, подтянув к себе под голову автомат.

Утром всех будит Али-Паша.

— Взвод, па-адъем!

У меня во рту привкус кислятины и сивухи.

— Ох-ох! Что ж я маленьким не сдох! — обхватывает Семзенис руками свою квадратную с перепоя голову.

— Говорили же тебе: не мешай и не жри сладкого! А, сочинитель?! Что там дальше в твоем гимне поется?

— Ну, это ж ясно! — вдруг озаряет меня. — Дальше прямо по тексту: Славься, Молдавия наша свободная, Дружбы народов надежный оплот. Партия Снегура, пакость народная, нас к торжеству… румынизма ведет!

Ваня Сырбу приподнимает голову с подушки и ухмыляется. Залетает Серж, который вчера был краше всех. И уже ни в одном глазу. Не печенка у человека, а канализационно-насосная станция.

— Слыхали? Колос, балбес, упустил БМВ! Мули заблудились, выскочили прямо на него, а он им болванкой в кузов! Барахло ворованное попортил, а грузовик утек!

Попили воды и кое-как расходились, благо на передовую идти только завтра. Без неприятностей, однако, не обошлось. От вчерашнего изобилия многие вскоре после побудки начали маяться животами. Может, оно как-то успокоилось бы, но добрые граждане принесли из Паркан молочка…

Меня черт тоже дернул испить. Пришлось звать на помощь медицину, которая не преминула раздать пилюли и проявить строгость. Одного воина с лихорадкой, рвотой и резями списали в Тирасполь. Остальных продриставшихся Али-Паша заставил мыться кипяченой водой с дезинфектантом. Чтобы далеко не таскать воду, разложили костер на берегу, установили над ним пару вывернутых из проезжей части водосливных решеток и сверху ставили кастрюли и ведра.

На смотре личной гигиены под раздачу попал Драган. Только зажили его царапины, как он сбил ногу и в ранку снова попала инфекция. Началась сыпь, самолечение не помогло. За ночь после застолья ему все тело обметало красным пламенем. Взводный увидел, чуть на асфальт не сел.

— Ну и чудовище… Что это ты с собой сделал, солдат?! А ты куда глядел? — тут же взъелся он на Достоевского. В общем, пришлось и Драгану собирать манатки, под моим и Тятиным контролем грузиться в ту же машину, что прибыла за дристуном.

Когда вернулись, очередь на омовение превратилась в коллективный стеб над штатными грязнулями Сержем, Жоржем и Гуменюком.

— Ты как больше любишь? С «Лотосом» или хозяйственным мылом? — заботливо осведомляется Виорел у своего непосредственного начальника.

Достоевского передергивает.

— Да пошли вы на х…, санитары! Нет, в самом деле, нельзя, что ли, по-людски в реке искупаться?! — умоляюще бросает взгляд на взводного Жорж.

— Нельзя! — отрубает Али-Паша. — А ты вообще заткнись! — упреждает он выступление Гуменяры. — До сих пор кильку не оттер, а туда же, возмущается!

— Где?

— Тебе еще и зеркало подать?

Молдаване тихо угорают со смеху.

За неимением убедительных отмазок Достоевский, Колобок и Гуменяра то и дело строят рожи и производят выражающие их плохое настроение телодвижения. Получается такое, что хоть стой, хоть падай. Взводный, твердо намеренный добиться своего, сидит напротив. Изредка, при особо экспрессивных па недовольной троицы в его глазах сквозит интерес.

Лениво подходит кто-то из соседей.

— Что тут у вас происходит?

— Не видишь? Всемирно известные клоуны Шизя и Френик снова в Бендерах!

— Балет «Корова на льду»! Сцена у проруби.

— Козлы! Блин, какие козлы! Ничего, ничего! Скоро вы договоритесь!

— Танцы живота! Только песен и музыки не хватает.