Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Не менее сложной была и обстановка в Болгарии. Князь (с 1908 г. царь) Фердинанд I Саксен-Кобургский, лисья натура которого вызывала неприязнь у столь разных людей, как Франц Иосиф, Вильгельм II и Николай II, мечтал о превращении страны, на трон которой он был посажен в 1887 г., в балканского гегемона — и даже о возможном завоеваний Константинополя. (Фердинанд сфотографировался в костюме византийского императора, чем вызвал у своих коронованных собратьев одновременно возмущение и смех.) Сил для

этого у Болгарии пока не хватало, к тому же внутри страны шла постоянная борьба между сторонниками возвращения к союзу с Россией и политиками, ориентировавшимися на Вену и Берлин. Царь Фердинанд ловко маневрировал между ними, и за его страну вплоть до 1915 г. шла упорная дипломатическая борьба между блоками великих держав — пока наконец верх не взяли Германия и Австро-Венгрия.

Обстановка на Балканах, давно заслуживших репутацию «пороховой бочки Европы», с каждым годом все более накалялась. Помимо борьбы великих держав за сферы влияния, регион раздирали противоречия между молодыми независимыми государствами. Так, Болгария, Сербия и Греция враждовали из-за Македонии. Последняя пока находилась под властью турецкого султана, но внутренняя слабость Османской империи, которую в 1908 г. потрясла младотурецкая революция, давала каждому из ее соседей надежду на скорую поживу. Между Румынией и Болгарией существовали противоречия из-за Добруджи — области в низовьях Дуная. Сербия и Черногория рассчитывали на расширение своей территории за счет населенной по преимуществу албанцами южной части адриатического побережья. На эти же земли зарилась и Италия. Претензии как сербов, так и итальянцев на господство в восточной Адриатике, в свою очередь, чрезвычайно беспокоили Австро-Венгрию. Балканский котел разогревался все сильнее.

В балканском вопросе дунайская монархия изначально была обречена на «игру черными», т. е. положение обороняющейся стороны. Военного и экономического потенциала Австро-Венгрии было недостаточно для того, чтобы рассчитывать на успех в возможной войне против России. Поскольку столкновение с Сербией также фактически означало бы конфликт с Россией, по отношению к южному соседу монархии нужно было вести себя предельно аккуратно. Поддержка Германии могла бы изменить соотношение сил на юго-востоке Европы в пользу Вены, но до поры до времени в Берлине не горели желанием воевать за интересы союзника на Балканах. Более того, германская экспансия на сербский рынок, потерянный австрийцами, несколько осложнила отношения между центральными державами. В качестве противовеса России Австро-Венгрия могла бы использовать Турцию, но последняя оказалась настолько ослаблена внутренними неурядицами, что ее сложно было рассматривать в качестве серьезного союзника.

Несмотря на все эти трудности, с 1906 г. внешняя политика Австро-Венгрии приобрела новый, наступательный характер. Инициатором изменения курса стал барон (впоследствии граф) Алоис Лекса фон Эренталь, сменивший на посту министра иностранных дел монархии умеренного и осторожного А. Голуховского. За плечами у Эренталя, небогатого дворянина родом из Богемии, была большая дипломатическая карьера. В последние годы перед назначением на Балльхаусплатц он служил послом в Петербурге, где выучился хорошо говорить по-русски и пользовался симпатиями при дворе Николая II. Сам Эренталь, в свою очередь, питал к России добрые чувства и полагал, что, несмотря на все противоречия, обе державы могут и должны сотрудничать. Бернгард фон Бюлов, в 1900—1909 гг. занимавший пост канцлера Германии, писал в мае 1906 г. Вильгельму II, что «многие при австрийском дворе, а особенно барон Эренталь, по-прежнему считают «союз трех императоров» своим политическим идеалом. Австрия будет тем сильнее стремиться к союзу с нами, чем более она будет уверена в том, что наши отношения с Россией в хорошем состоянии... и что Ваша дружба с царем не расстроилась, несмотря на серьезные внутренние трудности, с которыми столкнулось его правительство (имеется в виду русская революция 1905 года. — Я.Ш.)». Тот факт, что именно при Эрентале русско-австрийские отношения испортились окончательно, можно считать примером горькой иронии истории.

Между тем немецкая Weltpolitik, пришедшая на смену бисмарковскому курсу на поддержание равновесия в Европе, привела к противостоянию Германии и Великобритании. Отношения Германии с Францией оставались далекими от нормальных со времен франко-прусской войны 1870—1871 гг. Франция вышла из дипломатической изоляции, вступив в начале 90-х гг. в союз с Россией, антигерманская направленность которого была несомненна — несмотря на то, что между Петербургом и Берлином не было крупных геополитических противоречий. Эти противоречия появились позднее, когда резко усилилась активность немецкой дипломатии, военных и деловых кругов на Балканах, в первую очередь в Турции (см. раздел IX, главу «Расстановка сил»). Невиданные темпы роста германской экономики в последние годы XIX — начале XX вв., впечатляющая программа развития и перевооружения сухопутных и военно-морских сил, осуществляемая Берлином, колониальная экспансия Германии в Африке, Китае и Океании — все это способствовало формированию англо-русско-французского военно-политического блока, вошедшего в историю как Антанта. Германия понемногу оказывалась в изоляции, поэтому дальнейшее сближение с Австро-Венгрией и Италией в рамках Тройственного союза было для берлинской дипломатии жизненно важным. Сознавая это, канцлер Б.Бюлов в 1908 г. прямо заявил, что «на Балканском полуострове, где у нас есть лишь экономические интересы, определяющими для нас были и останутся пожелания, потребности и интересы дружественной и союзной нам Австро-Венгрии». Тем самым Германия фактически благословила рискованную политику, которую стал проводить на Балканах Эренталь.

Кем был новый шеф австро-венгерской дипломатии — самонадеянным авантюристом, чьи безрассудные действия в конечном итоге привели монархию Габсбургов на порог войны, или решительным политиком, который последовательно защищал интересы своей страны и добыл для нее крупную дипломатическую победу? Однозначного ответа на этот вопрос историки не дают — да, наверное, такого ответа и не существует. Утверждение о том, что боснийский кризис 1908— 1909 гг., спровоцированный Австро-Венгрией (см. ниже), сам по себе едва не привел к крупномасштабной войне и послужил прологом к Первой мировой, вряд ли может быть подвергнуто сомнению. Однако судить поступки действующих лиц 1908 г., зная о том, что произошло шесть лет спустя, нельзя — ведь ни Эренталь, ни его русские, немецкие, турецкие, сербские, британские и прочие партнеры об этом знать не могли. В то время, когда Эренталь встал во главе австро-венгерского внешнеполитического ведомства, «возникло редкое стечение обстоятельств, благоприятных для усиления позиций дунайской монархии. С одной стороны, изоляция вынудила Германию в большей степени учитывать интересы союзника, с другой — в лице Эренталя внешнюю политику Вены возглавил человек, который смог этой ситуацией воспользоваться. В отличие от некоторых своих предшественников он обладал инициативой, решительностью и ясным представлением о положении Австро-Венгрии в международной политике...» (Skrivan A. Cisarskapolitika. Rakousko-Uhersko a Nemecko v evropske politice v letech 1906—1914. Praha, 1996. S. 22).