Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой

столе и оставляли на сутки, чтобы немного затвердела. Ногтем большого пальца правой руки, который специально с детства отращивали, мастерицы вырезали на выделанной бересте причудливые рисунки. Бабушка Серафима славилась своей работой, и все свое искусство передавала Стилле. Правда, ноготь у девочки был еще недостаточно крепким и не очень длинным, но лепестки цветов и рыбки, которые она вырезала на чумашках и кондюго, выглядели как живые…

Вскоре в юрту Серафима Копинки пришло несчастье. Бабушка простудилась и слегла. Два раза ездил к шаману Серафим, десять лисьих хвостов свез ему, просил, чтобы вылечил Фросю. Но шаман не помог. К весне больная умерла.

Всем стойбищем проводили ее в царство Будинга. Два дня просидела Стилла, забившись в темный угол, горевала о бабушке.

Через год женился Ноко. Поехал с отцом в дальнее стойбище и купил в жены пятнадцатилетнюю девушку Кьясу. Но жить в отцовской юрте молодые не захотели. Поставили свою на берегу реки.

Стилла осталась вдвоем с дедушкой. Сама вела хозяйство, варила пищу, обшивала, провожала его на охоту. Но мапача тоже стал слаб здоровьем. Сказались годы кочевок. В сырую погоду страшно болела спина, ноги. На медведя и сохатого ходить не мог. В последнее время только перелетных гусей и уток стрелял да рыбу ловил осенью, когда кета в речку на нерест заходила.

Однажды Стилла сказала:

— Ты, мапача, уже слабый, трудно тебе ходить на зверя. Научи меня метать копье, стрелять из ружья. Буду тебе помогать.

Сперва дедушка не соглашался, потом уступил:

— Что ж, собирайся, погляжу, какая ты на охоте есть!

Они сели в ульмагду, поплыли вниз по реке. Старик с гордостью смотрел на девушку, как она ловко управляет лодкой на перекатах, как пьет воду с весла, — настоящий охотник!

Вдруг Стилла спросила:

— А далеко то место, где наши Каундиги жили?

— Хочешь съездить туда?

— Хочу, ама.

— Как солнце начнет заходить, приедем туда. Только, думаю, там ничего не увидишь.

— Почему?

— Когда люди узнали, что в стойбище Каундига дурное поветрие побывало, пришли, сожгли его, чтобы болезнь не пошла дальше. Так всегда делали.

Лицо девушки стало печальным.

— Я помню лосенка, что в тайгу увел меня.

— Давно дело было, — сказал дедушка. — Твой лосенок большим сохатым стал. Много пар рогов сбросил. — Он чуть было не сказал, что этого лося, наверно, давно убили охотники…

— Может быть, он тогда тоже от матери отбился, поэтому один приходил к реке воду пить, — вслух подумала Стилла.

— И так бывает, хитэ.

Они прошли до устья протоки и за деревьями увидели высокую, заросшую орешником сопку. Стилла круто повернула лодку, направила ее на песчаную отмель. Сошли на берег. Дедушка долго водил ее по лесу от дерева к дереву, искал на стволах старые зарубки, но нигде их не обнаружил. За эти годы на стволах стала толще кора, отметины затянуло. Пошли дальше. Наконец набрели на обгоревшие пни — все, что осталось от когда-то большого, шумного стойбища.

— Вот тут твои Каундиги жили.

Стилла не ответила. Она с грустью осматривалась по сторонам, потом присела на корточки, обхватила руками обгоревший пень и залилась тихими слезами.

Старик погладил ее по спине. Стилла поднялась, вытерла глаза.

Обратно надо было толкать лодку шестом, и девушка очень устала.

— Дай мне шест, хитэ, — попросил Копинка.

— Ну какой же я ребенок, — возразила Стилла. — Когда ты с Ноко встретили меня, я, верно, была хитэ. А теперь я уже совсем большая. — Она мотнула головой, отбросила назад волосы.

Дедушка оживился и даже пошутил:

— В роду Копинка еще не было такого, чтобы девушка на изюбра или медведя ходила. Люди увидят — смеяться будут.

— Так я ведь не Копинка, ама, я — Каундига!

4

Зимой дедушка умер. Ноко звал Стиллу жить у него, но она не захотела. Она привыкла к тесной старенькой юрте, где прошло детство, и ей было жаль покинуть ее. И хотя временами было жутко одной, особенно зимой во время пурги, Стилла никогда не жаловалась. Всегда находила работу: шила меховую обувь соседским детям, мастерила берестяную посуду. В свою очередь и соседи не забывали сиротку. Не оставлял и Ноко. Возвращаясь с охоты, приносил сестре то кусок оленины, то медвежью ногу, то рябчиков.

Однажды Ноко сказал:

— Елизар Копинка хочет прийти к тебе.

Стилла насторожилась.

— А зачем приходить шаману? Что надо ему?

— Придет — сам скажет тебе. — И почему-то предупредил: — Он самый сильный человек у нас. Что захочет — всегда добьется…

— А чего он добиться хочет? Разве не говорил тебе?

— Говорил. Говорил, что сын у него вырос. А тебе, говорил, довольно одной жить.

Стилла вздрогнула. В глазах сверкнули недобрые огоньки.

— Так ты, Ноко, скажи ему, чтобы не приходил, — решительно заявила она. — Все равно не пущу его в юрту. А сын у него кривой, горбатый. Кому такой муж нужен? Тебе, Ноко, разве не жалко отдать меня за кривого? Жил бы дедушка, не отдал бы, конечно.

— Как знать? Елизар много сильней дедушки.

Стилла с укором посмотрела на брата.

— Лучше я к дедушке уйду, чем кривого, горбатого мужа себе возьму. — И, посмотрев на него презрительно, прибавила: — Удавлюсь!

— Что ты, что ты, разве так можно? — испуганно замахал на нее руками Ноко. — Наших девушек орочи из других стойбищ в жены покупали себе, и ни одна так не говорила. При тебе старый Быхинька Настю далеко в Ма увез, а Настя, помнишь, молчала. Мало-мало поплакала, однако поехала к старику третьей женой. Потому что Быхинька большой тэ внес за нее. А Настя много моложе тебя была.

— Верно, ты за меня большой тэ от шамана получить хочешь, если решил за кривого урода отдать…

— Не говори так!

— Ты много хуже сказал мне!

— Всегда так наши Копинки жили…

— А я, сам знаешь, не из рода Копинка. Я — Каундига.

— А разве у Каундига иначе было? Разве ваших девушек в жены не покупали? Ты маленькой была, когда Каундиги умерли, и ничего не помнишь. — И сказал примирительно: — Ладно, сестра, после подумаем, как быть. Может, Елизар малый тэ даст за тебя — и я не соглашусь. А если старик придет к тебе, ты пусти его в юрту.

— Не пущу! Даже близко не