Искушение Анжелики - Анн Голон

К тому же Риц носил шпагу, признак дворянского титула, полученного им на службе у короля Франции за Австрийскую кампанию против турок.

Анжелика не видела Курта с той ночи, когда заметила его прячущимся под кормовой башней «Сердца Марии», если не считать встречи мимоходом в вечер ее возвращения. Она поискала его глазами, не признав с первого взгляда.

Кто-то показал ей сержанта. Анжелика передала ему письмо для Жонаса, не обращая внимания на брошенный им высокомерный и презрительный взгляд. Конечно, он ее презирал за то, что случайно подглядел на корабле. Расскажет ли он об этом в Вапассу? Она не могла унизиться до того, чтобы попросить его молчать. Однако, разговаривая с ним солидным тоном, дополняя письмо устными указаниями, которые только что пришли ей в голову, — не забыть, например, набрать еловых шишек для приготовления грудной настойки, — она интуитивно почувствовала, что имеет дело с порядочным человеком. Отвечая ей твердым, холодным тоном, он был полон природного благородства, свойственного горцам и чуждого всякой мелочности. Он ничего и никогда не расскажет, конечно, о тайне, увиденной при свете свечи в ту ночь, когда ему удалось бежать с пиратского корабля.

Заметив графа де Пейрака, спускавшегося в порт в сопровождении Ролана д'Урвилля и Жиля Ванерека, она решила скрыться.

Зачем она убежала? От него? От своего мужа? Она бродила среди новых домов Голдсборо, сейчас безмолвных, так как все отправились в порт, чтобы присутствовать при отплытии яхты…

На этот раз ей не хватило смелости остаться там, в нескольких шагах от него, смешаться с наблюдавшей за ними толпой. Она должна бы быть там, упрекала она себя. Помахать платочком, когда небольшой корабль под командой храброго юноши Кантора де Пейрака поднимет паруса… Она не смогла. Это был первый серьезный срыв, допущенный ею этим утром.

Он победил, но посмотрим, чем закончится все сражение?

Пока она не узнает, какая судьба уготована Колену, Жоффрей представляет собой угрозу, руку, занесенную для удара, а в глубине души он ее противник, от которого нельзя избавиться.

Сколько раз в прошлом граф де Пейрак заявлял о своей твердой решимости убить всякого, кто попытается отнять у него жену!

Она не могла без душевной боли вспоминать эти слова. Он подтверждал их в отношении к Пон-Бриану и Ломени.

Колен был обречен, причем не столько как пират и грабитель, сколько как соперник. Но этого не должно быть! Он не может погибнуть из-за столь ничтожной причины! Во всяком случае, из-за нее! О Боже, не допусти этого!..

В крепости, куда она вернулась к ночи, еще раз обойдя всех раненых и собираясь отдохнуть от смертельной усталости и душевных мук, она заметила в своей комнате два сундука, которых прежде не было.

В одном из них были платья и другая одежда, кружева белье, перчатки, туфли. В другом — различные предметы обихода и роскоши, необходимые в повседневной жизни.

Туалеты и другие предметы благоухали Европой. Еще осенью Жоффрей де Пейрак дал, должно быть, заказ на все это отправлявшемуся в плавание Эриксону. Только что вернувшийся «Голдсборо» и доставил дары из этого полузабытого мира утонченности, изящества и красоты.

Анжелика едва притронулась к ним, почти равнодушная к этим обломкам умершей любви.

Она не совсем понимала, зачем принесли их к ней этим вечером. В нынешнем ее состоянии она видела в этом скорее какую-то опасную ловушку.

Она отвернулась от роскошных подарков, рассматривая их как насмешку над ее бедами, и попыталась заснуть.

Она содрогалась при мысли о том, что может произойти, пока она спит. Вдруг, проснувшись на заре, она увидит Колена на виселице.

В конце дня, собрав все свое мужество, она попыталась встретиться с мужем, но нигде не смогла найти его. Одни говорили, что он уехал в глубь страны. Другие, что он отправился на своей яхте навстречу какому-то судну. Отчаявшись, она решила немного отдохнуть, понимая, как это необходимо.

Но беспокойство не улеглось. После короткого тяжелого сна она проснулась среди ночи и, не в силах вновь заснуть, ворочалась на постели, отдаваясь своим горестным мыслям.

После отдыха в ней с новой силой вспыхнула неприязнь к мужу. Поистине ее глубоко ранило его поведение нетерпимого и подозрительного хозяина.

Не он ли на годы оставлял ее одну, а сегодня требовал всего, даже верности в прошлом? Проявлял ли он такую же щепетильность вдалеке от нее, развлекаясь с другими женщинами?.. Тем не менее он решил грубо сорвать завесу тайны, принадлежащей только ей. И потребовал отчею, приписывая ей, впрочем, куда больше того, что было за время ее «вдовства», ставшего навязчивой идеей ревнивца.

Когда она вспоминала эти пятнадцать лет жизни вдали от него, ей виделась главным образом длинная череда одиноких ледяных ночей, где молодость прекрасной юной женщины была растрачена на слезы и стенания по своему кумиру.., но к счастью, и на крепкий, без сновидений, сон. У нее всегда был здоровый сон ребенка, и этот ее дар, пожалуй, и спас ее. Будучи хозяйкой «Красной маски», она к вечеру смертельно уставала и мечтала лишь добраться до своей узкой кровати, а на заре была готова встретить трудовой день, где почти не было места для любви, если не считать приставаний чересчур дерзких мушкетеров, которых ей приходилось выставлять за дверь. Вспомнила она свою подругу Нинон де Ланкло, упрекавшую ее, в то время шоколадницу, за излишнее целомудрие.

Как светлые огоньки, легкие, дрожащие и быстро затухающие, вспоминала она редкие ночи любви в объятиях преследуемого полицией парижского поэта или его гонителя Дегре. И тот, и другой были слишком заняты своей маленькой, но жестокой игрой, чтобы всерьез уделять внимание любовнице.

При дворе, несмотря на окружавший ее культ эротики, ее чувственная жизнь вряд ли была более напряженной. Может быть, даже наоборот. Привязанность короля надежно изолировала ее от поклонников. А ее самолюбие в сочетании с неизменной тоской по любимому призраку отвращали ее от авантюр и легких связей, которые, впрочем, становились ей невыносимыми, не успев возникнуть. И тогда? Что же ей оставалось?

Несколько ночей с опальным графом Рагоски. Мимолетная встреча на охоте с герцогом Лозепом — ошибка, едва не обернувшаяся для нее бедой. Затем Филипп, ее второй муж: две, может быть три встречи. Никак не более. И наконец Колен, ее утешитель в пустыне…

Если все сложить, подумала Анжелика, то она занималась любовью за пятнадцать лет меньше, чем самая добродетельная дама со своим законным супругом за три месяца.., или она сама в объятиях Жоффрея за еще более короткий срок. Было из-за чего, в самом деле, предать ее поруганию, приговорить к позорному столбу, приписать ей темперамент некой бесстыдной Мессалины!.. Но напрасно она пыталась бы объяснить это все Жоффрею, пусть даже с изложением точных подсчетов, логическое значение которых, как аргументов, построенных на фактах, он, человек науки, казалось, должен был оцепить. Но увы! Она чувствовала, что даже такой ученый, как Пейрак, не в состоянии проявить абстрактную непредвзятость в области сердечных чувств, что он становится таким же, как все мужчины, когда дело идет об их инстинкте собственника. Мужчины впадают в этом случае в бешенство и даже самые умные из них не способны что-либо понять.