Поскольку я живу - Марина Светлая

- Слушаюсь, моя белая госпожа, - расхохотался Иван. И двинулся к микрофону. От него искрило.

Глядя на его удаляющуюся спину, Полина незаметно выдохнула, но, собирая все свои силы, продолжала держать себя расслабленно и спокойно. Главное – отработать день. Минус один. Остальное – потом. И, не позволяя себе уточнять, что именно «остальное», она замерла в ожидании начала.

Ванька прошел к своему месту, обхватил ладонями стойку. Повернулся к остальным и проговорил:

- Ну, сначала начнем? С «Девочки…»? – эта песня всегда звучала для раскачки. Всю жизнь. С самых истоков. – Кормилин, вперед.

Ударник кивнул. Отсчитал барабанными палочками ритм и зашпарил по установке в расслабленном темпе. Следом вступил Фурсов. Иван приник губами к микрофону и запел, сначала негромко, но чем дальше, тем сильнее проникая каждой молекулой выпускаемого воздуха в идеальную акустику репетиционного зала, наполняя его собой и не оставляя места ничему другому.

Поля была за его спиной. Играла за его спиной. Песню о себе – за его спиной. И все, что ему было надо от этой жизни – это оглянуться и поймать ее взгляд. Чтобы, в конце концов, понять – что же там, за его спиной? Крылья человечьи? Или пропасть, из которой никогда уже не выкарабкаться?

Всей кожей он ощущал ее присутствие. И это было во стократ сильнее, чем когда они начинали в марте. Мощнее. Страшнее. Желаннее.

Она молчала. Все эти дни с его письма – молчала, заставляя его раз за разом представлять себе ее возможную реакцию. Мучила? Наказывала? Едва ли. Пыталась осознать случившееся разом? Возможно. Это с ним уже пять лет. Для нее срок слишком короткий. И все – в ее душу. И грязь, и свет. А ведь он хотел оградить ее. Всегда, с самого начала. Лишь бы только она осталась его – чистой, как снег, королевой. Девочкой со взглядом прошлой зимы. 

Девочку с дыханьем январской луны

И не позабыть, и не спутать.

Девочка со взглядом прошлой зимы,

Мне б тебя рассветом уку...

Неожиданно даже для самого себя Иван замолчал, пока инструменты продолжали играть. Замолчал, не в силах не то что спеть – произнести – ни слова. И с изумление обнаружил, что пальцы, вцепившиеся в стойку, подрагивают. Наверное, точно так же подрагивал и голос – заметил ли кто, кроме него сейчас? Нельзя было не заметить. Полина – наверняка. Полина, которая за его спиной впервые за столько недель. И по-настоящему – за столько лет.

Можно.

Теперь все можно.

Иван повернулся к ней. Так, как она мечтала с первого дня, как пришла в проект. Чтобы скреститься взглядами.

- Поля… - позвал Мирош.

- Что-то сделать по-другому? – спросила она, подняв на него глаза, в которых не было ничего, кроме вопроса.

- Да.

И ему снесло крышу. Уже в следующее мгновение он оказался возле нее схватил за руку и, заставив подняться, поволок на выход, едва ли расслышав возмущенный возглас Маринки, возвещавший о неизбежной расправе над «гаденышем», и успокаивающий звук Фурсового голоса: «Оставь их в покое! Дай ему двадцать минут!»

Не расслышал, конечно. Только чувствовал По?лину руку в своей руке, выныривая из ставшего душным и тесным репетиционного зала.

- Отпусти меня, - возмущалась та и отчаянно дергала ладонь из его пальцев. – Ты свихнулся? Куда ты меня тащишь?

- Поговорить!

- Я не хочу с тобой разговаривать!

- Захочешь.

- Нет! – она снова дернулась.

Но тщетно – он уже впихнул ее в какое-то совсем крошечное темное помещение без окон, клацнул выключателем, освещая его в одно мгновение, и быстро прикрыл за собой дверь. Обернулся к ней. Его грудная клетка тяжело поднималась и опускалась, как если бы ему было трудно дышать. А зеленый взгляд, прикованный к ее лицу, странно застыл. Словно бы он удерживал себя от какого-то шага.

- Выпусти меня! – выпалила Полина. – Я закричу!

Сказать он уже ничего не мог. Только мотнул головой и шагнул к ней. В замкнутом пространстве и отступать было некуда. Воздуха не стало. Совсем. Только он. Только его продолжающая часто вздыматься грудь перед ее глазами. Бледность, разлившаяся по лицу. Лихорадочный блеск застывших глаз.

Ванькин рот едва заметно вздрогнул, будто бы он что-то произнес. Но не вырвалось при этом ни звука. Лишь долгий выдох, коснувшийся ее лица через бесконечные пять лет. А потом он наклонился и захватил в плен ее губы отчаянным поцелуем. А ее тело – пылающим объятием.

Его жар в одно мгновение заполнил все естество, и Поля приникла к нему в желании чувствовать каждой своей клеткой. Она дрожала, вся дрожала, отвечая на его поцелуй и испытывая болезненное опьянение, охватившее ее в одно краткое мгновение, до тех самых пор, пока в голове не застучала отчаянная мысль: она ему больше не верит… не хочет… Его не хочет… Она здесь не ради него, а чтобы покончить с этой дурацкой историей.

И с силой оттолкнув Ивана от себя, Полина зло проговорила:

- Не прикасайся ко мне! Никогда не прикасайся ко мне! – и подтвердила свои слова звонкой пощечиной.

Он лица не отвернул. Лишь немного. В момент удара. И теперь там, где полотно его кожи было белым, расцвело ярко-алое пятно. Ладонь потянулась к щеке, а взгляд продолжал прожигать ее насквозь. Ванька. Ее Ванька. И давно уже не ее. Как и она – только его, но теперь уже…

- Я тебя люблю, - медленно и отчетливо произнося каждый звук, выговорил Иван.

- Неважно!

- А что важно?

- С тобой это больше не связано.

Иван сжал зубы и снова шагнул к ней, нависая над ее лицом, злыми, растерянными глазами. И внутри него клокотали так и не высказанные слова, которые, сбивая друг друга, рвались наружу, не достигая своего берега. Кроме единственных, которые считал самыми важными, готовый повторять их столько, сколько это будет нужно.

- Я тебя люблю, - упрямо шепнул он, ожидая хоть какого-то отклика в ее чертах, которые знал целую жизнь и которые за прошедшие годы, кажется, стали другими. Чужими?

- Это твои проблемы, - медленно проговорила Полина, не отводя от него мрачного взгляда, - если, конечно, это правда. Ты столько раз выставлял меня дурой, что любой усомнится.

Иван закрыл глаза. Ненадолго. Меньше хода секундной стрелки на часах. Меньше на двоих разбившейся вечности. А когда распахнул их вновь, ей показалось, что там, внутри, что-то выгорело, обессилело.

- Имеешь право, - устало и отстраненно кивнул он.

- В отличие от тебя, - вытолкнула из себя Полька, чувствуя, как сбивается дыхание. Она впечатывала себя в стену, увеличивая расстояние между ними и не позволяя пробиться тоненькому голоску веры в то, что он говорит правду.

- И тем не менее, я все еще люблю тебя. А ты все еще не понимаешь по-простому, да? Объяснять долго и сложно?