Московский Джокер - Александр Морозов

Но в первые секунды, как это ни странно, ничего не произошло. Двое сидящих на стульях только повели головами в ту сторону, откуда на них заорали. И все поматывали длинными, как бы оленьими, мордами и поблескивали снизу вверх на Катрин крупными глазами.

Нет, сразу они не могли врубиться. И сообразить, кто, что и откуда. И почему так на них вдруг орут. Ведь не ОРУД? Тот ведь в полном составе уложен в соседней комнате, и выходит, что беспокоить не должен?

Но никто из вошедших не знал, как долго, сколько еще секунд или мгновений будет продолжаться ступор этих страховидных существ. И что произойдет дальше? Успеют ли они, в худшем случае, просто-напросто выскочить из помещения обратно на шоссе? Могли и не успеть. Это все почувствовали, и потому стояли неподвижно, как оцепеневшие, понимая, что любое движение может привести к непредсказуемым последствиям.

Но тут поднялся с пола Никонов, и только тогда, кстати, стало очевидно, как он зверски и, скорее всего, непоправимо избит и истерзан. Его сотрясала непрерывная дрожь, и он исходил потом, как будто выскочил из какой-то адской духовки.

От многочисленных ударов по голове восприятие Никонова тоже находилось в сильно плывущем состоянии. Он тоже, как и его мучители, не мог быстро определить, кто появился в помещении, на чьей они стороне и что им вообще нужно. И, наверное, не он сам, а его изувеченное тело осознало, что любая перемена во благо, что шанс что-то изменить только один, к тому же в любой момент и он может исчезнуть.

Братаны продолжали сидеть на стульях, попеременно поглядывая то на Катрин, то на. стоящего теперь между ними Никонова. А Никонов поглядывал на стоящий рядом у боковой стены высокий канцелярский шкаф.

Между левой и правой тумбами, прямо по центру стола имелось полое пространство. Это была бы перемычка, соединяющая массивные боковые тумбы. Причем если поверху вся конструкция соединялась вполне прочно, то ниже пояса соединительные доски уже отсутствовали. Так что на метр от пола перемычка обнажала казенный блеск масляной краски стены, вплотную к которой стоял шкаф.

Никонову надо было сделать всего лишь шаг, чтобы оказаться вплотную около шкафа, и встать в полом пространстве между двумя боковыми тумбами.

И он его сделал.

Шаг занял у него… Да кто это может определить?

Он стоял теперь в проеме между тумбами, лицом – а не затылком – к тому месту на полу, на котором его только что истязали двое страшных, которые все еще не успели или не надумали переменить свои позиции, то есть по-прежнему сидели на стульях по бокам. То есть располагались прямо напротив боковых тумб огромного шкафа. Никонов поднял руки и ухватился за крайнюю верхнюю перемычку. Повис на ней и, несмотря на неотпускающую дрожь и дурноту, понял, что на последние усилия сил у него хватит. Он согнул висящие в воздухе ноги в коленях и уперся подошвами в нижний участок стены сзади себя.

Затем, продолжая делать раскачивающие движения руками и плечевым поясом, начал нажимать подошвами на стену. Под воздействием этих согласованных усилий шкаф начал раскачиваться и даже рискованно крениться в сторону братанов.

Конечно, это могло продолжаться лишь несколько секунд. Какова бы не была заторможенность сидящих на стульях, угрожающе кренящиеся в их сторону более чем двухметровые тумбы как будто заставили их немного прийти в себя.

С искаженными недоумением и запоздалым страхом лицами они взирали на болтающегося в воздухе паяца, мертвяка, вообразившего, наверное, что его уносят куда-то ангелы, и уже готовы были сорваться со своих стульев.

Но тут Никонов оттолкнулся от стены изо всех сил. И шкаф прошел сорокапятиградусную точку наклона и обрушился вместе с висящим на нем человеком вперед.

Но рухнувший вместе со шкафом человек падал в полом центральном участке и при падении оказался накрыт всего лишь задней половиной соединительных досок. К тому же они находились на значительном расстоянии от его спины.

Совсем иной, воистину сминающий эффект испытали на себе оба бандита, на которых обрушились боковые тумбы. На первый взгляд, казалось, что их просто расплющило, намертво вдавило в пол вместе с их смятыми, как спичечные коробки, стульями.

Но через короткое время стоны, раздавшиеся из-под обломков, показали, что такое предположение было истинным только наполовину. Их действительно вдавило в пол. Но не намертво. А значит, предстояло извлечь их из-под обломков и отдать в руки следовательских органов.

Представитель которых, следователь Никонов, находился тут же. Не просто, конечно, находился, а валялся на полу под центральной полой частью шкафа, всего лишь оглушенный падением вместе со всей конструкцией.

…Римма услышала шум въезжающего на участок автомобиля и выскочила на крыльцо веранды.

Вместе с матерью она, разумеется, всю ночь не сомкнула глаз и теперь находилась в перевозбужденно-притупленном, наркотическом состоянии.

И она до сих пор не могла полностью поверить в случившееся. В то, что муж всерьез укатил на ночную ловлю бандитов. И в то, что она не смогла удержать его от этого.

Когда же она подбежала к авто и заглянула на заднее сиденье, то убедилась, что к этим двум пунктам, в которые ей до сих пор не верилось, можно прибавить и третий: муж выполнил то, что обещал. И что казалось в тот момент диким и жалким бредом.

Она сразу поняла, кем были те громилы, невероятно изуродованные и окровавленные, которые распластались, прикованные по бокам от ее Петечки, тоже, впрочем, невероятно изуродованного и окровавленного.

А Никонов при очередном прояснении сознания увидел стоящую на лужайке Римму, которая загляделась на него с немного жалким смешанным выражением. С выражением счастья, преданности и любви.

И муж прохрипел жене, торопясь быть понятым, пока его снова не утянуло под лед ясного сознания:

– Если еще раз этот Воронов…Чтобы ноги его в нашем доме! И матери передай… будет покрывать дочь, не увидит нас… Уйдешь от нее. Вот это видела? – и он попытался показать ей свой кулак. Но сознание опять покинуло его.

«Не может быть, – думала Римма, не отходя от авто, – он не должен сейчас умереть. Он действительно любит меня, и я теперь знаю об этом».

Собрание банкиров, депутатов и спонсоров явно пробуксовывало. Основного «Слова» так все еще и не было произнесено. А деловитые, но не внушающие прочного доверия ораторы, которых время от времени выпускал на трибуну ведущий, только усугубляли общее замешательство и неуверенность.

Например, один из них сообщил, что по последним полученным вот только что данным, Нойгард покушался на самоубийство. У Рюмина – тяжелый сердечный приступ, исход которого под вопросом. Озерков не выходит на связь, что косвенно свидетельствует о растерянности в стане монархистов. Это так докладывающий закруглил. Но тертые калачи, собравшиеся в тылу у Госдумы, прекрасно понимали, что все это может косвенно свидетельствовать о чем угодно. И даже не косвенно. А так, что в любой момент могут раствориться двери и войти молодые статные ребята со стволами и примкнутыми штыками.