От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

В свое время это была одна из самых сильных и неуязвимых крепостей Средиземноморья. Пробраться в нее можно было только с запада, со всех стальных сторон крепость окружали отвесные стены, обрывавшиеся в пропасть глубиной две тысячи футов. По словам Плутарха, крепость считалась настолько неприступной, что для ее защиты держали всего четыреста человек и пятьдесят псов. О ее стратегическом значении свидетельствует следующий исторический факт. Советники Филиппа Македонского уверяли царя: чтобы овладеть «Морейской коровой», необходимо ухватить и крепко держать один рог — гору Акрокоринф.

Мне понадобилось около получаса, чтобы добраться от сторожевой башни до вершины горы, зато я был вознагражден в полной мере. Отсюда открывался один из прекраснейших видов в мире. Перешеек, покрытый виноградниками, напоминал миниатюрную географическую карту, к югу от него лежал Эгинский залив (или Сароникос), из которого поднимались Кикладские острова, а на северо-востоке голубели воды Коринфского залива. Вдалеке вставали горы Беотии: хребты наползали друг на друга, являя взору все оттенки серого и голубого. За Дельфийской долиной высился могучий пик Парнаса. На юго-востоке голубые горы Пелопоннеса постепенно понижались, переходя в далекие холмы Аркадии. Знойное марево стояло над Аттикой, но мне рассказывали, что в ясный день с вершины можно разглядеть афинский Акрополь, расположенный в сорока милях за горами Саламина.

Эти полчаса на вершине Акрокоринфа подарили мне больше географических знаний, чем месяцы, проведенные за книгами и атласами. Здесь я понял, каким образом Коринф приобрел репутацию важнейшего делового центра античного мира. Все дело в его исключительно благоприятном географическом местоположении. Город располагался как раз посередине между Италией и Востоком, на полпути между Египтом, Малой Азией и Западом. Должно быть, Коринф представлял роскошное зрелище в эпоху святого Павла: город, построенный на узкой полоске земли, соединяющей Пелопоннес с остальной Грецией. В его восточном порту собирались египетские, азиатские и финикийские галеры, в то время как грузовые суда из Италии, Испании и Адриатики приходили в западный порт. Огромные фургоны с товарами из Египта, Малой Азии и Сирии постоянно пересекали те несколько миль, которые отделяли Кенхреи от Лехеона: там товары перегружали на корабли, отправлявшиеся на запад. Соответственно, западные товары двигались во встречном направлении — в Кенхреи, чтобы отправиться к покупателям на востоке. Неудивительно, что Коринф, стиснутый между двумя морскими портами, превратился в город-космополит, впитавший все пороки иностранных гостей.

Попав из Афин в Коринф, Павел был поражен резким контрастом между старой интеллектуальной столицей Греции и бурно растущим, ориентированным на материальные ценности насквозь римским городом. Улицы Коринфа заполняли торговцы и дельцы всего мира. Греки, римляне, евреи, сирийцы — всех сюда влекла жажда наживы.

Коринф был еще достаточно молодым городом, когда его посетил святой Павел. Несмотря на это, размерами он мог сравниться с Афинами. А концентрация торговли на Коринфском перешейке способствовала росту города. Практичные греки, сирийцы и евреи быстро осознали все выгоды посредничества между Востоком и Западом. Потомки старых торговых фамилий Коринфа, вынужденных бежать на остров Делос во время катастрофы 146 года до н. э., когда Муммий разрушил город, вернулись на родину с новыми деньгами и новыми проектами развития.

Собственно, деньги — вот та основа, на которой строился Коринф. Здесь не было иной аристократии, кроме денежной. И единственная традиция, которая доминировала в Коринфе, — традиция делания денег. За короткое время Коринф стал символом всех пороков античного мира. Слава Коринфа как самого роскошного и дорогого города гремела по свету, и действительно, стоимость жизни в этом городе превышала все мыслимые границы. Город прославился храмом проституток, посвященном богине любви Афродите. Одной из таких «жриц любви» была скандально знаменитая Лаиса. Побывавший на ее могиле Павсаний отмечал уместность надгробного памятника: на нем изображалась львица, сжимавшая в когтях жертву. Сам храм Афродиты располагался на вершине горы, в его стенах жила тысяча жриц. И все это — показную роскошь Коринфа и его аморальность — следует принимать во внимание, когда мы перечитываем послание святого Павла к коринфянам.

Стоя на вершине горы, я рисовал в воображении красоту и кипучую деятельность города, в котором апостол провел полтора года жизни. На улицах Коринфа стояло множество статуй — некоторые позолоченные, другие с красными лицами. Попадались прекрасные беломраморные статуи, у некоторых руки и лица были вырезаны из дерева или камня. Поперек дороги на Лехеон стояла Триумфальная арка, поверх которой была водружена колесница из позолоченной бронзы. В ней восседал Гелиос, бог Солнца, со своим сыном Фаэтоном. В Коринфе было множество мощенных мрамором площадей, фонтанов, храмов, портиков с мраморными колоннами, общественных терм и два великолепных театра, устроенных таким образом, что публика имела возможность созерцать поверх вод залива далекий Парнас, на котором даже в июне не таяла снежная шапка.

На вершине Акрокоринфа я провел почти четыре часа. К концу этого срока я с удивлением обнаружил, что человек, одолживший мне своего мула, все еще дожидается меня, хотя я и предупредил, что обратный путь намереваюсь проделать пешком. Его товарищи давно спустились в долину, этот же улегся в тени стены и преспокойно заснул. Я был тронут его добротой и вежливостью по отношению к незнакомому иностранцу — вкупе с полным пренебрежением к потраченному времени. Чтобы хоть как-то отблагодарить великодушного грека, я подарил ему новенькую пачку английских сигарет, чем вызвал неумеренный восторг. Надо сказать, греки безумно любят виргинский табак, но — из-за неумеренных таможенных пошлин — редко могут себе позволить такую роскошь.

Мой проводник был настолько счастлив, что на протяжении обратного пути распевал трогательные малопонятные песни.

4

В моем отеле появился новый постоялец — маленький пухлый грек, смахивающий на раскормленного гнома. Этот забавный человечек демонстрировал изысканные манеры за столом. Царившая жара действовала на него весьма странным образом. Он, похоже, таял, но при этом не становился тоньше. Поскольку мы были единственными жильцами гостиницы, наше сближение казалось неминуемым. Дело кончилось тем, что однажды мы оказались за одним столом. Он был подчеркнуто вежлив: никогда не садился раньше меня, любое простое действие — будь то передача соли или перца — обставлял с торжественностью ритуала. По сути, он обращался со мной, как в мелодрамах старый порочный маркиз с молоденькой прелестной инженю. Пытаясь отгадать профессию своего нового знакомца, я отнес его к классу торговцев коринкой. Но, как выяснилось, ошибся. Он зарабатывал на жизнь, устраивая для иностранцев ознакомительные путешествия по Греции. Слово «гид» ему почему-то не нравилось, он предпочитал называться агентом. Он только что вернулся из поездки в Дельфы, куда возил одно баснословно богатое американское семейство. Всякий раз, как вспоминал своих клиентов, он важно надувал щеки и делал неопределенное движение рукой в воздухе — очевидно, загребал невидимое золото. Он бегло говорил по-английски, но с таким чудовищным акцентом, что я не всегда его понимал.