Вавилон - Маргита Фигули

Кто мог понять смятение дочери Гамадана лучше, чем Набусардар? Он предвидел эту минуту, предвидел растерянность Нанаи. Ему известны ее мечты, она поверяла их ему. Сколько детского простодушия и глубины было в ее словах! Если бы он мог знать поворот событий, он постарался бы сохранить в своем сердце ее первоначальный невинный облик. Но роковая ночь, проведенная Нанаи с Устигой и превратившая ее в прозревшую женщину, опередила его. Это была уже не прежняя наивная девочка. Это была новая, совершенно иная Нанаи. Но он любил и новую Нанаи, любил нежнее прежнего. Он смеялся над своими чувствами грубым смехом воина, чтобы подавить их, но они настойчиво и властно заявляли о себе, как настойчиво и властно заявляет о своем приходе весна первой зеленью листвы и первыми цветами.

Ему хотелось встретить ее ласково, но его ждали обязанности, поэтому он обратился к ней холодно, нарочито бесстрастным тоном:

— Ты искала Набусардара? Я Набусардар. Ее вид выдавал крайнее замешательство.

— Я Набусардар, и если дело, с которым ты пришла, может потерпеть, то я велю проводить тебя в мой борсиппский дворец. Ты дождешься меня, и там я смогу тебя выслушать.

Она кивнула, все еще не в состоянии свыкнуться с мыслью, что Набусардар обманывал ее, прикинувшись посланным царя. На раздумья не было времени. Двадцати конникам Набусардар наказал сопровождать Нанаи во дворец в Борсиппу, и на этом пока все и кончилось.

Из-за стен неслись непрерывные крики, заставляя торопиться на улицы Вавилона.

Распахнулись ворота, и отряд Набусардара с грохотом устремился в город. Его воины были отменно вооружены, но притомились. Однако приказ полководца придал им силы.

Молнией ворвался Набусардар на улицы, охваченные паникой и смятением. Он направился прямо к зимнему дворцу, осажденному войсками Эсагилы, против которых сражался доблестный Наби-Иллабрат. Его солдаты держались стойко, но силы их были на исходе.

Храмовые воины почти протаранили одни из боковых ворот дворцовой крепостной стены, когда Набусардар обрушился на них с тыла. Хотя Наби-Иллабрат с нетерпением ждал Набусардара, этот решительный натиск оказался для него неожиданным. Неожиданный был он и для солдат Храмового города. Их охватила паника. Теперь им приходилось отбиваться с двух сторон.

Когда Набусардар прижал их к стенам, Наби-Иллабрат приказал отворить ворота. Лавина воинов Эсагилы ринулась на клинки царских солдат. Сан-Урри подал сигнал к отступлению, но Набусардару важно было окружить врага и не позволить ему ускользнуть. Солдаты Эсагилы бросились искать спасения от разящих мечей воинов Набусардара за крепостными стенами, на территории царских казарм. Тех, кто попадал за крепостные ворота, Наби-Иллабрат брал в плен, а кого не мог разоружить — убивал. Лишь Сан-Урри с горсткой солдат удалось вырваться из железных тисков. Воины Набусардара преследовали их до самых ворот Храмового Города, за которыми немногим посчастливилось укрыться.

Когда дворцу уже ничто не угрожало, царские конники поскакали к Муджалибе, где положение было гораздо опаснее. Здесь солдаты Эсагилы прорвались во внутренний двор и проникли даже в покои дворца. Их цель была — схватить царя Валтасара.

Валтасар прятался в усыпальнице халдейских царей. Задыхаясь в спертом воздухе подземелья, он с ужасом прислушивался к. тому, как по террасам парка с факелами в руках рыщут в поисках царя солдаты Эсагилы.

Набусардар и тут подоспел вовремя. Его воины очистили Муджалибу от солдат Эсагилы. Часть из них была брошена в темницы зимнего дворца. Несколько дней спустя их отправили в царские каменоломни, а невольников, работавших там, Набусардар зачислил в свою армию.

Эсагила не скоро теперь соберется для нового удара. Неудачное выступление Сан-Урри и разгром, учиненный его воинству, вывели верховного жреца из равновесия. Чтобы пополнить армию, надо было набирать наемников из иноземцев, а для этого пришлось бы основательно затронуть храмовые кладовые.

В расстройстве пребывал не только верховный жрец Исме-Адад. Валтасар тоже долго не мог прийти в себя после всех потрясений. Когда Набусардар спустился к нему в усыпальницу с вестью о том, что опасность миновала, царь едва понял, чего от него хотят. Он боялся покинуть свое убежище, хотя чуть не умер там от страха. Он дрожал, обливаясь холодным потом, при воспоминании, что пришлось ему пережить, пока он сидел один в каменном мешке усыпальницы. Казалось, не только живые, но и мертвые решили свести счеты с царем Вавилонии.

Когда солдаты Эсагилы прорвались во дворец, Валтасар решил бежать из усыпальницы подземным ходом. В каменных стенах он стал искать плиту, закрывавшую отверстие потайного хода. Это должна была быть седьмая по счету плита от надгробья царицы Нитокрис. Он шарил по стене рукой, снова и снова ощупывая плиты. Вот она, седьмая плита, но она никак не поддавалась, хотя Валтасар напрягал все свои силы.

— Что же это такое? Почему она не открывается? От страха волосы у него встали дыбом. Можно было позвать на помощь стражу, но он боялся, что она выдаст тайну его побега. Поэтому он продолжал лихорадочно ощупывать края каменной глыбы, стараясь понять, что ей мешает повернуться.

Тут его взгляд упал на высеченную над плитой фигуру. В слабом свете каганца Валтасар пристально всматривался в барельеф, и вдруг у него померкло в глазах. Он оцепенел, только сквозь зубы проскользнуло, как змея, ненавистное имя:

— Навуходоносор!

Снова Навуходоносор. Это он держит камень, не дает отвалить его. Видно, он хочет померяться силами с Валтасаром, показать ему, кто из них сильнее.

Удивительно, как Валтасар не сошел с ума от ужаса и сознания собственной беспомощности. Он исступленно бросился на соседнюю плиту и вцепился в нее ногтями в приступе страха и в безнадежном унижении. Пальцы его нащупали выбитые в камне письмена. Приняв с них руки, он прочитал:

«Я тот, кого не превзошел еще никто из живых и мертвых. Я гранит и камень, я сила и дух, я гении и властелин. Я повелевал этой страной и буду повелевать ею во веки веков. Как солнце всегда возвращается на небо, так и я буду возвращаться всегда до скончания мира».

Валтасар замер, но страх побуждал его действовать. Как загнанный зверь, он рыскал взглядом по сторонам. И повсюду его глаза натыкались на письмена, прославляющие ненавистного соперника. В конце концов его обессиленный и отчаявшийся взор остановился на таблице, где поблескивали золоченые слова:

«В служении Мардуку я ходил походами в дальние края, через необозримые горы, от Верхнего моря к Нижнему, по непроходимым дорогам, по тернистым путям, где некуда было поставить ногу и где каждый шаг дается с трудом… Это были дороги жажды. Я сокрушил непреклонных, взял в плен непокорных, я упрочил державу, благотворил народу, избавился от злых и строптивых, я принес серебро, золото и драгоценности, бронзу, красное и кедровое дерево, диковинные редкости, плоды лесов и морей в свой город Вавилон пред очи Мардука».

Валтасару почудилось, что за текстом надписи возникло лицо Навуходоносора и таинственный голос словно вопросил его: