Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Он очень умен, Магги, говорила Люси, усадив свою черноглазую кузину в большое кресло, обитое малиновым бархатом, и сама становясь на колени на скамейку возле нее. – Я надеюсь и почти уверена, что он тебе понравится.

– Ну, однако, это ему будет очень трудно, я буду очень взыскательна, – отвечала Магги, улыбаясь и играя локонами Люси. – Человек, полагающий себя достойным моей Люси, должен ожидать строгой критики.

– Право, он слишком для меня хорош. Часто, в минуты его отсутствия, мне просто не верится, чтоб он в действительности меня любил. Но раз, что он со мной, все сомнение исчезают, хотя, Магги, я ни за что не хочу, чтоб кто-нибудь, кроме тебя, знал о моих чувствах к нему.

– В таком случае, если я его забракую, ты можешь с ним и расстаться, если вы не помолвлены, – сказала Магги с смешной важностью.

– Нет, я предпочитаю не быть помолвленой. Когда люди помолвлены, они начинают поневоле думать, как бы поскорее и свадьбу сыграть, – отвечала Люси слишком занятая, чтоб заметить маггину шутку. – Мне бы хотелось, чтоб надолго все осталось, как теперь. По временам я пугаюсь одной мысли, чтоб Стивен говорил с отцом; а по словам отца, мне кажется, я могла заметить, что он и мистер Гест этого ждут. Притом, сестры Стивена теперь очень учтивы ко мне. Сначала им, кажется, не нравилось, что он за мною ухаживает; это очень естественно. Нейдет как-то, чтоб я, маленькое, незначительное существо, проживала бы в таком огромном, великолепном замке, как парк Гаус.

– Но не предполагается же, чтоб люди должны были быть в пропорцию с домами, в которых они живут, подобно улиткам, – заметила, смеясь, Магги. – А что, сестры мистера Геста великанши?

– Ах, нет! они и нехороши собою, то есть не красавицы, – отвечала Люси, раскаиваясь уже мысленно в этом колком замечании. – За то он так хорош собою, по крайней мере все это находят.

– Хотя ты и в состоянии разделять это мнение?

– Я право не знаю, – сказала Люси, покраснев. – С моей стороны было бы неблагоразумно подстрекать твое воображение: может, быть, ты и разочаруешься, может быть, ты ожидаешь чего-нибудь лучшего. Но для него я приготовила великолепный сюрприз. То-то я над ним посмеюсь, хоть я тебе и не скажу, в чем дело!

Люси встала со скамейки и, отойдя немного, начала пристально осматривать Магги, точно как будто она усаживала ее для картины и желала видеть весь эффект ее позитуры.

– Останься минуту, Магги, – сказала она, склони в на бок свою хорошенькую головку и любуясь кузинкой.

– Ну, а теперь что прикажете? проговорила Магги, с томной улыбкой, вставая с кресла и устремив глаза свои на воздушную, нежную фигурку Люси, казавшуюся совершенно второстепенной при ее шелковом чудесном платье, обшитом крепом.

Люси с минуту безмолвно смотрела на Магги, наконец она – воскликнула:

– Я не могу понять, каким чудом ты, Магги, всегда кажешься лучше в старых, изношенных платьях, хотя действительно тебе необходимо иметь теперь новое платье. Но знаешь ли, я прошедшую ночь старалась себе представить тебя в хорошеньком, новомодном платье; но сколько я ни думала, а ничего не могла придумать, что б тебе больше шло, как это затасканное мериносовое платьице. Мне бы хотелось знать, казалась ли Мария Антуанетта величественнее обыкновенного, когда ее платья были заштопаны на локтях. Если б я, например, надела такие лохмотья, то никто на меня не обратил бы внимание, я бы сделалась просто никуда негодной ветошкой.

– Совершенно-справедливо, – сказала Магги с смешной торжественностью: – и тебя бы вымели за одно с паутинами и всяким сором и ты очутилась бы под решеткой, подобно Сандрильйони. Можно мне теперь сесть?

– Да, теперь можно, – отвечала, смеясь, Люси. Потом, с видом серьезного раздумья, она сняла с себя свою большую брошку. – Ты должна, однако, продолжала она: обменяться со мною брошками: твоя маленькая бабочка совсем не идет к тебе.

– Но не испортит ли это великолепный эффект целого? – спросила Магги, садясь, с видом смиренного послушание.

Люси, между тем, встав опять на колени, начала отстаивать презренную бабочку.

– Как бы я желала, продолжала Магги: – если б мать моя разделяла твое мнение; а то она вчера еще сокрушалась, что это мое лучшее платье. Я последнее время откладывала деньги на уроки, ибо я никогда ничего не сделаю, если не буду более знать, чем теперь.

Магги при этом вздохнула.

– Полно, выкинь из головы эту дурь! – сказала Люси, прикрепляя брошку на хорошенькой шейке Магги. – Ты забываешь, что ты более не в скучной школе и не имеяшь надобности штопать детское белье. Не принимай на себя этого грустного вида.

– Да, – сказала Магги: – вид этот мне свойствен; я похожа на того бедного белого медведя, которого я видела на выставке. Мне казалось, он так поглупел от привычки все вертеться взад и вперед в своей узкой клетке, что если б его выпустили на волю, он бы продолжал вертеться. Право, несчастье превращается скоро в гадкую привычку.

– Но я тебя подвергну дисциплине удовольствия, которая заставит тебя забыть твою гадкую привычку, – отвечала Люси, смотря с любовью на Магги и рассеянно прикалывая на свой воротничок черную бабочку.

– Ты милое, крошечное созданьице, вскричала Магги, в припадке энтузиазма, ей столь свойственном: – ты так наслаждаешься чужим счастьем, что, мне кажется, ты бы обошлась без него для себя. Как бы я желала походить на тебя!

– Я никогда этого не испытала, – заметила Люси. – Я всегда была так счастлива. Я право не знаю, могу ли я перенести много горя и тревог; ведь, кроме матушкиной смерти, я не видала несчастья. Ты же, Магги, чрез многое прошла, многое испытала и, я уверена, ты не менее моего сочувствуешь другим людям.

– Нет, Люси, – отвечала Магги, тихо качая головой: – я не наслаждаюсь чужим счастьем подобно тебе, ибо, иначе, я бы чувствовала себя более довольной. Я сочувствую всем в горе; я не думаю, чтоб я кого-нибудь могла бы сделать несчастным, но часто я себя ненавижу за то, что по временам меня сердит чужое счастье. Кажется, я с годами становлюсь все хуже и хуже, более и более себялюбивой. Это меня, просто, устрашает.

– Я не верю этому, Магги, – сказала Люси, с тоном увещевание, – Все это ничто иное, как грустное воображение; все это оттого, что тебя гнетет твоя скучная, тяжелая жизнь.

– Быть может, и это, – сказала Магги и веселая улыбка рассеяла все тучи, омрачившие ее светлое личико. – Быть может, продолжала она, откидываясь на спинку кресел: – причиной этому и школьная пища, водянистый рисовый пудинг с синицами. Надо надеяться, что все скоро пройдет, благодаря яичницам, приготовляемым моею матерью, и особливо благодаря этому красавцу.

Магги, сказав это, взяла со стола близь лежавшую книгу «The sketeh Book» (Альбом, или книга очерков) (Известное сочинение Вашингтона Ирвинга.)

– Идет ли мне показаться людям с этой брошкой? – спросила Люси, подходя к зеркалу.