Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

Хэар и Майкл Томаселло развили эту идею далее, предположив, что влияние естественного отбора на трофическую экологию могло способствовать снижению агрессивности и возрастанию социальной терпимости и у людей тоже. Признавая, что люди и бонобо приобрели способность к социальной кооперации исторически независимо друг от друга[314], исследователи все же полагают, что социальный характер человека тоже мог сформироваться путем эволюционного механизма «самоодомашнивания». Впрочем, Хэару и Томаселло пришлось поломать голову над тем, как же на самом деле происходило «самоодомашнивание» человека. Они высказали догадку, согласно которой этот процесс включал кооперативную агрессию, когда несколько подчиненных особей объединялись, чтобы убивать, изгонять или физически наказывать чрезмерно агрессивных членов группы (самцов). Хотя не совсем ясно, почему отбор на кооперативную агрессию привел к общему понижению уровня агрессивности, а не его возрастанию. Кроме того, предложенный механизм происхождения кооперативного социального поведения требует исходного наличия той самой кооперации, которую он должен объяснить; то есть особи должны обладать способностью к сотрудничеству, чтобы вместе выступать против агрессора. Наконец, авторы гипотезы не обозначили экологические условия, которые могли бы способствовать «самоодомашниванию» человека – что, собственно, и является определяющим пунктом.

За редкими исключениями, эволюционная биология человека так и не смогла встроить выбор полового партнера, сексуальный конфликт и сексуальную автономию в теории, объясняющие происхождение человека. Кроме того, очень важно отметить, что эволюция человеческого социального разума и умения взаимодействовать с сородичами потребовала существенного изменения мужской агрессивности, мужского темперамента и мужского поведения, особенно в том, что касается детоубийства. Следовательно, разве не имеет смысл подумать об эволюционных механизмах, ведущих к подавлению мужского насилия, а также относительно субъектов эволюции, наиболее выигрывающих от этого подавления? Иначе говоря, о женщинах.

Как это часто случается со многими фундаментальными вопросами, касающимися эволюции человеческой сексуальности, мы снова обнаруживаем, что древние греки и здесь проявили редкостную проницательность – на этот раз высказав свои догадки не в форме научных теорий, а в виде комедии. В пьесе Аристофана «Лисистрата» (впервые поставленной в 411 году до н. э.) афинянка по имени Лисистрата убеждает женщин двух воюющих городов, Афин и Спарты, дать общую клятву отказать в сексуальной близости мужьям и любовникам до тех пор, пока мужчины наконец-то не заключат между собой мир, чтобы положить конец кровопролитной и разрушительной Пелопонесской войне. Женская сексуальная забастовка приводит к комическому обострению сексуального конфликта, после чего мужчины в конце концов уступают требованию женщин. В Греции снова воцаряется мир – и все благодаря организованному утверждению женщинами их сексуальной автономии.

Несмотря на то что действие «Лисистраты» трудно соотнести с эволюционной временной шкалой, эта комедия все же содержит в себе кое-какие наблюдения, имеющие эволюционный смысл. Женщины намного менее терпимы к агрессии и насилию, чем мужчины. И хотя в войнах гибнет больше мужчин, чем женщин, они наносят огромный ущерб женщинам с точки зрения репродуктивного успеха, поскольку материнский вклад в рождение и воспитание гибнущих на полях сражений сыновей значительно больше, чем отцовский. Как и направленное детоубийство, гибель сыновей на войне подрывает жизненный репродуктивный успех женщин. Кроме того, из комедии видно, как решения женщин относительно секса превращаются в мощную силу, противостоящую мужскому насилию. Сексуальная забастовка сработала, потому что все до единой жительницы Афин и Спарты пришли к согласию; именно эта согласованность действий и дала женщинам необходимую силу для победы. «Механизм Лисистраты», меняющий поведение мужчин, имеет на самом деле не столько сексуальную, сколько эстетическую природу. В пьесе Аристофана женщины Греции отказались от выбора в пользу секса с мужчинами, пока те не образумятся и не станут менее кровожадными. Лисистрата дает афинянкам и спартанкам такой совет: если мужья будут силой принуждать их к близости, то нужно не сопротивляться, а сделать так, чтобы мужчины получили как можно меньше удовольствия. Она догадалась, что скоро мужчины соскучатся по полноценному, эстетическому наслаждению, которое дает лишь секс по обоюдному желанию. Тем самым женщины намеревались лишить мужчин коэволюционного эстетического удовольствия от секса в случае, если их к нему принуждают. В итоге афинянкам и спартанкам удалось смирить мужскую агрессию, не порождая затратной «гонки вооружений».

Таким образом, в поисках ответа на вопрос о том, при каких условиях мужчины могут сложить оружие, комедия Аристофана учит нас, что самый эффективный способ борьбы с мужским насилием – нанести мужчинам удар в самое уязвимое место: ниже пояса.

Именно в этом я вижу эволюционный механизм снижения мужской агрессии и развития человеческого социального разума. И я убежден, что в основе этих изменений лежал не естественный отбор, а эстетический половой отбор, основанный на сексуальном выборе женщин.

Как же это могло происходить? Представьте себе предковую гоминидную популяцию, в которой оплодотворение определяется отчасти агрессивным принуждением со стороны самцов, а отчасти – предпочтениями самок к специфическим декоративным признакам самцов. Как мы видели у шалашников или манакинов, если новые сексуальные предпочтения самки возникают в отношении обновленной формы брачных признаков самца, которая по случайному совпадению сочетается с расширением сексуальной автономии самок (например, защитные беседки или кооперативное поведение самцов на токах), то эти новые предпочтения будут подхвачены эволюцией, поскольку сочетание признаков и предпочтений их будет неизменно повышать частоту ненасильственного выбора половых партнеров всеми самками в популяции. Иными словами, выбор самок будет все больше увеличивать их свободу выбора. Предпочтения самками этих признаков будут подрывать способность самцов добиваться контроля над оплодотворением с помощью физической силы и принуждения, так что доля оплодотворений вследствие свободного выбора самками партнеров будет постоянно расти. Как мы уже убедились на примере многих других внешних и поведенческих признаков, самоорганизующийся механизм эстетической коэволюции создаст новый контур обратной связи, которая будет наращивать способность самок делать свободный сексуальный выбор перед лицом сексуального насилия и принуждения.

Согласно этой гипотезе самки постепенно изменили природу социального поведения самцов благодаря тому, что в ходе эволюции они пришли к общему согласию: признаки самцов, сцепленные с агрессией и принуждением, сексуально непривлекательны.

Но если у наших человекообразных родичей самки не имели возможности выбирать себе половых партнеров, откуда эта возможность исходно взялась у людей? К сожалению, установить, когда именно заработал механизм выбора половых партнеров у человека, очень сложно, так как это должно было произойти где-то вскоре после того, как филетические линии людей и шимпанзе разделились. Мы знаем, что у горилл и шимпанзе выбор самками самцов почти отсутствует, однако когнитивный потенциал для такого выбора у наших отдаленных родичей все же есть. Люди, которые наблюдают за шимпанзе и гориллами вблизи, будь то в природе или в неволе, видят в каждой особи развитую и многостороннюю социальную личность, со своими выраженными персональными симпатиями и антипатиями, которые ясно показывают, что эти приматы отлично умеют различать и оценивать друг друга. При распаде групп у горилл или при заключении временного «брака» у шимпанзе самкам отчасти удается пользоваться выбором партнеров. Следовательно, человекообразные обезьяны наделены когнитивными способностями, необходимыми для формирования сексуальных предпочтений; другое дело, что им редко выпадает социальная возможность выразить свои желания в свободном выборе. Независимо от деталей экологической и социальной обстановки, в которой выбор полового партнера мог возникнуть у наших гоминидных предков, несложно себе представить, что в эволюционной линии, приведшей к человеку, древние самки были вполне способны осуществлять свободный сексуальный выбор, как только для этого возникли социальные возможности.