Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

Более тщательное тестирование гипотезы эстетического «разоружения» станет возможным, когда антропологи-эволюционисты привлекут концепции эстетической эволюции, сексуальной автономии и эстетической коррекции к изучению сравнительной поведенческой экологии приматов, проблем палеоантропологии, эволюционной археологии и сравнительной антропологии современного человека. По крайней мере, сейчас уже совершенно ясно, что преобладающий взгляд на эволюцию гоминид как на взаимодействие процессов конкуренции между самцами и адаптивным экологическим естественным отбором не может в полной мере объяснить новые ключевые эволюционные приобретения, возникшие на пути становления когнитивной, социальной и культурной сложности, отличающей современного человека. Однако если взглянуть на эволюцию человека с точки зрения эстетического выбора самками половых партнеров, сексуального принуждения и сексуальной автономии самок, то, мне кажется, нам будет легче понять, как мы стали людьми.

До сих пор мы рассматривали сексуальный конфликт у человека только в связи с оплодотворением, то есть с позиции того, кто именно определяет отцовство потомства. Однако сексуальный конфликт возникает и при решении вопроса, кто будет заботиться о потомстве после его появления на свет и сколько именно энергии, времени и ресурсов должен вложить в эту заботу о потомстве каждый из родителей. После того как детоубийство эволюционным образом сошло на нет, женщины сделали и второй шаг в продвижении своих репродуктивных интересов в сексуальном конфликте, возникающем на основе разницы в родительском вкладе. У большинства обезьян Старого Света, включая орангутанов, горилл и шимпанзе, самцы практически никак не участвуют в воспитании потомства. Даже у необычно миролюбивых и отличающихся социальным равенством бонобо вклад отцов в заботу о детях ограничивается разве что готовностью делиться пищей, которой они, впрочем, охотно делятся и с другими членами группы. Одним словом, у обезьян самки так и не сумели заставить самцов разделить с ними бремя заботы об общих отпрысках. На самом деле у этих приматов даже нет какого-либо явного сексуального конфликта по поводу родительской ноши, так как самки попросту принимают его целиком на себя. У людей, как известно, дело обстоит иначе. Практически в любом человеческом обществе и в любых обстоятельствах мужчины вносят существенный вклад в заботу о своих детях в виде пищи, экономических ресурсов, защиты и эмоциональной привязанности. Возможно, в нашем дооседлом эволюционном прошлом совместная родительская забота имела еще большее значение. Из этого следует, что такая исключительно человеческая особенность, как объединенные усилия обоих родителей по воспитанию детей, стала еще одной ключевой инновацией в репродуктивной биологии человека, также требующей эволюционного объяснения.

Возможно, как только самки предков человека достигли достаточной сексуальной автономии ради того, чтобы убийства детенышей самцами стали значительно реже или вообще прекратились, они за счет выбора половых партнеров начали добиваться и других побед в продолжающемся сексуальном конфликте с самцами. В частности, самки получили возможность делать свой выбор не только на основе сразу заметных физических признаков потенциальных партнеров, но и базируясь на оценке более широкого спектра социальных особенностей характера самца и опыта его социального общения, что в итоге привело к эволюции по пути увеличения отцовского вклада. Эти изменения сопровождались эстетической экспансией сексуального взаимодействия как такового, которое становилось все более частым, продолжительным, разнообразным, сложным, приятным, увлекательным, меньше связанным с собственно размножением, с менее очевидным отцовством (из-за скрытой овуляции) и насыщенным новым эмоциональным содержанием и смыслом. В связи с тем что самки выбирали себе в партнеры все более общительных и социально ответственных самцов, последние постепенно приобрели склонность принимать участие в жизни своих партнерш и их потомства, внося отцовский вклад в виде пищи, защиты и кооперативных социальных связей. Наконец, репродуктивный вклад самцов мог возрастать и за счет конкуренции между ними в стремлении больше понравиться требовательным самкам и тем самым добиться более прочного сексуального успеха и установления стабильных социальных связей, что достигается только укреплением отношений в паре.

Разумеется, отцовский вклад должен был благотворно сказаться на здоровье, благополучии и выживании детенышей самки, помогая им, в свою очередь, дожить до полового созревания. Кроме того, этот вклад должен был также хорошо сказаться на выживании, благополучии и плодовитости самки, в том числе за счет сокращения интервала между рождениями детенышей (который у человека значительно короче, чем у человекообразных обезьян), и в целом способствовать возрастанию ее жизненного репродуктивного успеха. Именно из-за сокращения промежутка между родами мы, люди, смогли добиться столь существенного ускорения популяционного роста по сравнению с другими человекообразными обезьянами. Таким образом, увеличение отцовского вклада в заботу о потомстве стало адаптивной прямой выгодой для выбора самками половых партнеров.

На этом этапе эволюции человека выбор полового партнера эволюционировал за счет целого ряда взаимных социальных и эмоциональных взаимодействий между людьми, в результате чего мы приобрели возможность тщательно изучать и оценивать социальные, эмоциональные и даже психологические свойства партнера, имеющие значение лично для нас в нашем поиске подходящей пары. В силу этих эволюционных причин установление длительных сексуальных связей вовсе не является итогом примитивного формального торга, который диктует теория игр. Вот почему заключение брачного контракта представляется нам таким неромантичным и даже обидным. Ведь влюбленность – это скорее глубоко эстетическое переживание, основанное на взаимном социальном, когнитивном и физическом обольщении.

Данная эволюционная модель подразумевает, что у человека узы, соединяющие сексуальных партнеров, эволюционировали вовсе не путем насильственного ограничения самцом репродуктивной свободы самки, как полагают некоторое теоретики-культурологи. Иными словами, «пара» у человека – это не то же самое, что «гарем с одной наложницей». Скорее у людей отношения в паре развивались за счет эволюционного продвижения интересов женщин в их сексуальном конфликте с мужчинами, основанном на вкладе в потомство каждого из родителей. В итоге парные отношения – это результат эстетической коэволюции социальных отношений, в ходе которой мужчины и женщины взаимно продвигали свои репродуктивные интересы. Разумеется, у человека парные отношения никогда не были нерушимыми и неприкосновенными. Мы говорим здесь вовсе не об эволюции моногамии – «пока смерть не разлучит нас». Для эволюционирования подобным образом парные отношения у человека должны быть лишь достаточно продолжительными, чтобы оказать заметное положительное влияние на развитие и выживание потомства. На каком-то этапе эволюции мужского репродуктивного вклада началась культурная эволюция, положившая начало развитию целого набора социальных сложностей и вариаций.

Здесь я считаю важным подчеркнуть, что эволюция отцовской заботы о потомстве у человека – это действительно серьезный прорыв. У приматов, да и вообще у млекопитающих, участие самца в заботе о потомстве[328] – довольно редкое явление. Но для человеческой эволюции оно имело огромное значение, поскольку человеческие дети требуют большого родительского вклада и тщательной заботы. Они медленно взрослеют и решают при этом гораздо больше сложных социальных, культурных и когнитивных вопросов, чем другие приматы. После того как проблема детоубийства была наконец решена, мне кажется, что следующим по значимости эволюционным достижением в развитии когнитивной и культурной сложности человека стало участие отца в заботе о потомстве. Интересно, что и это второе важное эволюционное приобретение[329] тоже продвинуло решение сексуального конфликта в пользу женщин.