Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

позорче вперед – видишь, поперек лежит береза…

– Не вижу, темно…

– Мам, я вижу! Вон белеется, толстая-толстая… – оживился Саша.

– Молодец, сынок, глазастый. За ней начинается глубокий овраг, заросший орешником. Пройдете шагов триста и справа наткнетесь на перевернутый немецкий мотоцикл с коляской…

– Настоящий? – спросил Гришутка так, словно ему предлагали игру в войну.

– Настоящий, – улыбнулся машинист ребенку, – только обгоревший. Отодвинете эту железяку, разгребете под ней слой хвороста и… ныряйте в землянку… До рассвета подремлете, а потом обквартируетесь. Там есть и соль, и спички…

Савелий засуетился – замешкался он тут. Уже стоя на первой ступеньке «кукушки», кивнул Рае – мол, подойди. Она в момент очутилась рядом. Ей хотелось сказать про то, как она ему благодарна, про то, кто она и почему боится даже своих, – но Рая промолчала. С мольбой ждала от него еще хоть словечка.

– Если буду жив, наведаюсь к вам… Да, еще вот что – в версте от землянки, за дубовой рощей, есть картофельное поле. Оно не убрано… Ночью не вздумайте огонь разводить… – Он скакнул еще на одну ступеньку, оглянулся. Рая все стояла не шелохнувшись. Савелий добавил на прощание: – Говорят, где-то поблизости партизанский отряд формируется, может, еще и свидимся. – Он улыбнулся и скрылся в «кукушкином» «гнезде»…

То ли от крика ночной птицы, то ли от стона кого-то из сыновей, Рая открыла глаза и пугливо огляделась. Под ее руками, как под крыльями наседки, лежали, зарывшись в сено, ее мальчики. Боясь разбудить их, она осторожно поднялась на колени и огляделась. В землянке по всем приметам до этого кто-то обитал. «Не Савелий ли?» – подумала Рая. Вот и спички, и соль в консервной баночке, и кусочек засохшего солдатского мыла… Потянулась к лазу, ведущему из этой норы… Выглянула. Лес угрюмо молчал. На темных еловых лапах лежал иней.

Где они сейчас и далеко ли фронт? Что Смоленск давно занят, она слыхала, а вот что немцы уже под Москвой, верить не хотелось. Такого не может случиться. Сколько раз на праздничных командирских пирушках слышала она от мужа и его друзей о мощи Красной Армии. А какие песни тогда пели! «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…» или «Если завтра война, если завтра в поход…» А ее Геннадий попусту болтать языком не будет. Ее муж подполковником стал в 34 года, полком командовал, а такое зазря не давали. Нет, нет! Войне долго не быть! Рая, как могла, отгоняла от себя мрачные мысли. Только бы им пережить эту недолгую маяту…

Она, как волчица, напрягла слух, – услышала: где-то недалеко журчит вода. Тихонько выползла из землянки, набросив на детей валявшуюся здесь немецкую шинель, крадучись пошла на шум воды. В овраге тонкой змейкой под желтыми опавшими листьями бежал ручеек с родниковой водой.

Рая окунула лицо в ручей до самого его дна и жадно стала пить сводившую скулы воду. Ужаснулась своим рукам, черным от паровозной копоти. Умылась. Ободрило и бледное солнце, показавшееся сквозь туманную пелену.

А там… На седьмой или восьмой день их подземного прозябания они отправились выкапывать картошку на поле, слегка уже прихваченном первым утренним заморозком.

Гришутка кряхтя стал тянуть жухлую ботву. Она оборвалась. Клубни даже не показались… Огорченный, мальчик со злостью отбросил от себя пучок никчемной травы и слезливо выкрикнул:

– И «кукушка» не свистит!..

Саша согревал свои озябшие пальцы паром изо рта, косился на угрюмо молчавшую мать.

– Ладно тебе канючить, – прикрикнул он на младшего. – Может, его на другую работу послали. Правда, мама?

– Правда, правда… – Рая хотела еще что-то сказать, но вдруг, вскочив с колен, прошептала: – Тихо, дети, тихо. Слушайте!

Все трое замерли, глядя на дубовую рощу. Оттуда доносился собачий лай и обрывки немецких команд. Не сговариваясь, мать и дети проворно принялись выковыривать клубни. Рыли землю пальцами… Рая думала об одном: «Это – конец!»

Немцы приблизились. Едва удерживая рвущихся к «огродникам» собак, спросили через переводчика-полицая:

– Кто такие?

– Беженцы мы, – ответила Рая, прижимая к себе детей. Полицая она узнала: он был в их части вольнонаемным – руководил в клубе самодеятельностью. Узнал ли и он ее?..

– Господин офицер интересуется: не видели ли вы здесь мужчину лет сорока?.. Он еще прихрамывает на левую ногу… – Переводчик даже изобразил, как именно, чем повеселил солдат. А они уже похотливо пялились на Раю: нетрудно было догадаться, что оценивали женщину как «товар». Полицай то ли приревновал ее к ним, то ли затеплилась в нем жалость к этой бедной, измученной семье. Сказал:

– Беглеца зовут Савелий. Он – бандит. Увидите – сообщите в комендатуру. Получите хорошую награду… – В это время старший из команды, тыкая пальцем в Раю, что-то выкрикнул. – Он спрашивает, почему ты молчишь?

Рая действительно не могла говорить. Обреченно смотрела перед собой. В ее голове крутилась одна мысль: «Только бы детей оставили!»

Переводник повторил вопрос, уже срываясь на крик.

Рая молчала. Тогда Саша еле слышно произнес:

– Она больная…

– Что?

– Мама больная!.. – повторил мальчик и опустил дрожащий подбородок на грудь.

Полицай, ерничая, прошелся перед солдатней и, кивая на Раю, покручивал пальцем у виска. С жеребячьим хохотом орава двинулась в гущу леса, а полицай-переводчик подзадержался.

– Ты, дуреха, хоть рожу-то не умывай… А то в бордель быстро подберут… – И подмигнув Саше, добавил: – А ты пацан смышленый… – И кинулся догонять солдат…

Узнал. Но если донесет – это верная смерть.

Куда кинуться, где спрятаться? Как набрести на след партизан? Только об этом думала сейчас Рая.

– Мам, а почему он дядю машиниста бандитом назвал? – спросил Гришутка.

– Немцы так наших партизан зовут. Пожелаем, дети, дяде Савелию удачи…

– А этот смешной, который по-русски говорил, хороший? – раздумывая, серьезно спросил Саша.

– Сама не знаю. Однако не выдал нас… – И, подняв ведро с картошкой, Рая поторопила детей: – Нам, пока еще не стемнело, костер разжечь надо…

Была ли какая-то связь между той встречей на картофельном поле и последующими событиями или нет – неизвестно, но только в ту же ночь жизнь Раи и ее детей неожиданно круто изменилась…

Мальчики уснули, устав от работы, холода, потрясенные тем, что дядю Савелия ищут с собаками. Для них он был не просто спасителем, но, что самое главное, он был партизаном. А партизан – это, как они понимали, самый главный и самый справедливый человек на свете.

Рая, успев засветло что-то постирать в ручье, спешила просушить вещи над еще тлевшими угольками костра. Чем бы ни была занята, какие бы мысли ни терзали ее, она ни на секунду не прекращала прислушиваться. Ей казалось, что