Восточная стратегия. Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Громила с густой бородой круто повернулся к комбату, продемонстрировав ему свое большое круглое лицо и грозный орлиный нос с горбинкой, и знаком показал остановиться. Взгляд этого человека оставался угрюмым. «Разве с такими можно договариваться? – подумал комбат. – Эх, зря, кажется, поперся в логово». Теперь Игорю Николаевичу было неуютно под испытующими взглядами чеченцев. Насупившись, по-командирски взявшись руками за портупею, так, чтобы большие пальцы провалились под ремень, а локти образовали острые, как бы защищающие его углы, он отвернулся и стал смотреть куда-то вдаль. Пальцами он тихо гладил грубую, добротно выделанную кожу портупеи, и эти малозаметные чужому глазу движения немного успокаивали его. Он всегда принимал такую позу, когда чувствовал себя неуверенно, но сейчас стало особенно тошно: никто уже не мог поручиться за следующую минуту зыбкого бытия.

Но так продолжалось совсем недолго. Не прошло и минуты, как к нему подошел чеченец помоложе, в камуфляже и разгрузнике, с ухоженными короткими бородой и усами и проницательными хитрыми, как у кота, глазами.

– Э-э-э-э, – зацокал он языком с деланым удивлением, – нэ ждали, что Дэд сам заявится. – После этих слов его губы скривились в подобии улыбки, казавшейся мрачно-зловещей еще и оттого, что в ряду мраморно-белых зубов обнажился один потемневший. Комбат вздрогнул при звуке своего училищного имени – немногие люди знают, как его называют близкие товарищи. В звуке, разнесшемся дробным эхом по скованному скалами пространству, офицеру почудилась некая недосказанная тайна.

Подошедший остановился в двух метрах и, сунув руки в просторные карманы камуфляжа, фамильярно, но почтительно стал рассматривать комбата. Он был без головного убора, и наспех бритая голова придавала ему характерное сходство с уголовником. Игорь Николаевич также счел необходимым немного помолчать, хотя мысли его кружились немыслимым калейдоскопом. «Откуда они меня знают?! Что они задумали?! Что ждать от этих вооруженных людей, которых его батальон несколько дней назад старательно выкуривал из их же селений?! Если так детально работают их осведомители, то нам нелегко будет противостоять…» Интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего ожидать не следует.

Так они стояли некоторое время, глядя друг другу в глаза упорными, свинцовыми взглядами, причем никто из них не желал отводить глаз. Чем больше Игорь Николаевич всматривался в горделивый орлиный профиль чеченца, тем больше ему казалось, что он уже где-то видел этого человека.

– Пойдем, комбат, покажу то, что тэбе видэть хочется, – наконец кивнул тот с привычным коверканьем слов и круто повернулся.

Игорю Николаевичу ничего не оставалось делать, как побрести за ним вслед. Чеченец шел странной, тяжелой походкой, едва видимо припадая на правую ногу. «Черт, откуда они все-таки обо мне знают, и где я видел этого человека? Не в Гудауте ли?» – закралось подозрение в шумящую голову комбата. Проходя тесной тропкой мимо группы вооруженных людей между исполинскими валунами, он не сводил глаз с ковыляющего провожатого. Теперь он был почти уверен, что именно этот парень уже попадался ему во время прошлой войны. Одновременно от взора Игоря Николаевича не ускользало надежно защищенное скалами небольшое пространство мобильного лагеря боевиков. Проводник вел комбата куда-то вдоль скальной стены, пока они не оказались у ниши площадью в несколько квадратных метров, похожей на неглубокую пещеру. Солнечные блики лишь изредка появлялись здесь, не добираясь внутрь, где царствовал холодный полумрак. У хорошо освещенного входа сидел молодой боец, почти ребенок, с автоматом Калашникова калибра 7,62 мм, большим и добротным, с деревянным прикладом, тогда как сам чеченец был щуплый и маленький, с глуповатым выражением лица одержимого фанатика.

Оружие заметно усиливало этот несуразный контраст. «Такими автоматами десантники не вооружаются, верно, отбили у мотострелков», – механически констатировал Игорь Николаевич, тогда как юный горец неожиданно резво вскочил перед подошедшим, очевидно старшим в их иерархии. «Да, вот такие отмороженные вояки, снедаемые мальчишеской жаждой военной славы, наиболее опасны – они будут резать живое тело, выжигать глаза, глумиться над трупами…» – Комбат как бы сканировал все происходящее, словно был невидимым глазу бестелесным ангелом, прилетевшим для спасения заблудших душ. Из-под телогрейки у солдата выглядывал край грязно-белой рубахи, и щетины на лице почти не было, отчего его тонкие черты лица казались девичьими. Глаза блестели черным, грозным, звериным блеском, что не могло укрыться от Игоря Николаевича. «У них, дикарей, как у спартанцев: если родился и выжил – значит, станет воином и убийцей», – опять подумал Игорь Николаевич с какой-то растущей тревогой.

– Хады сюда, – рявкнул чеченец в глубину ниши, и Игорь Николаевич, содрогнувшись, обнаружил там две тени, двух человек, которые за какой-нибудь час успели превратиться в живых мертвецов. Пошатываясь, несчастные вышли на свет.

– Стаять! – опять резко скомандовал чеченец, и два судорожно сжавшихся сгорбленных тела замерли.

Теперь дневной свет коснулся их фигур, и Игорю Николаевичу открылась удручающая картина. Молодой, еще не прослуживший и года лейтенант и его сверстник, механик-водитель, с неестественными бледно-серыми заострившимися лицами дрожали не то от холода, не то от нервного озноба. Они не были ни связаны, ни стеснены в движениях, но стояли понуро, на полусогнутых ногах – это были люди, абсолютно сломленные ужасом неотвратимо надвигавшегося приговора. Игорь Николаевич хорошо знал этого лейтенанта: совсем недавно, перед выходом в горы, он отпрашивался на несколько дней в отпуск по семейным обстоятельствам, ездил, кажется, в Коломну, где рожала молодая жена… Высокий, красивый, пышущий молодостью. Лейтенант принадлежал к категории нового поколения офицеров – эдаких юных пижонов, от которых даже на войне пахнет дорогой туалетной водой. У таких в рюкзаках можно обнаружить увлажняющий крем, ножнички для обрезания ногтей, а в душе – неисправимое мальчишество – следствие мягкого режима современных военных институтов, которое может обернуться судьбоносной драмой. Теперь офицер выглядел подавленным, он казался поразительно тонким, если не сказать прозрачным и светящимся, с некрепкой юношеской шеей и длинными, безнадежно повисшими вдоль долговязого туловища руками. Скрюченные тонкие пальцы, словно у музыканта, еще больше подчеркивали покорность судьбе. Он вызвал у Игоря Николаевича неподдельную жалость, но не брезгливую, как у сильного человека при виде слабого и хлипкого, а чувство, скорее похожее на отцовское, когда помимо воли приходится смотреть на мучения сына. «Такую тонкую шею, наверное, легко перерезать чеченским тесаком», – подумал он вдруг и ужаснулся собственной мысли.

Солдата Игорь Николаевич, как ни странно, тоже хорошо помнил – подвижный и пронырливый молодой человек, весь в задорных веснушках, как школьник. Его, кажется, так Живчиком и звали сослуживцы. А запомнил комбат механика потому, что ему не было равных в вождении боевой машины десантной. Да и внутреннее устройство БМД парень знал отменно и мог завести даже то, что давно надо бы списать на свалку. Золотые руки… Он хотел поступить в институт, но, кажется, собирался подзаработать на контрактной службе. А может быть, уже успел полюбить это гнусное дело…