Восточная стратегия. Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Апрель и май оказались трудными для участников горной операции; чтобы сломить сопротивление чеченских поселений, они прошлись по этому дивному краю всей мощью своего военного бульдозера. Изничтожая здешнюю правду и неся на знаменах правду свою. Что с того, что сам он видел в захватах горных селений слишком мало пользы с точки зрения дальнейшей, сугубо военной перспективы. Он радовался только одному: их приход в горы оказался достаточно внезапным, чтобы иметь минимальные потери в штурмовых группах, которые брали на себя все риски во время сомнительных «зачисток» населенных пунктов. Теперь, когда чеченцы из прежних союзников превратились в злых и жестоких «чехов», надо быть настороже постоянно. Предстояла совсем иная, совершенно новая стадия развития войны. Чеченцы мстительнее, изощреннее грузин, с которыми русские столкнулись в Абхазии. Они, как бульдоги, и если вцепятся, хватка мертвая – пока не убьешь, не размозжишь череп, челюсти не разожмут. Но еще страшнее, что они имеют поистине феноменальную способность растворяться в горах, подобно оборотням, исчезать и появляться вновь. Насчет этой новой войны Игорь Николаевич имел свои очень четкие соображения: боевиков надо не просто уничтожать, но выжигать вместе с местностью огнеметами. Он думал как военный, не принимая в расчет чувства и не считая себя ни палачом и даже ни спасителем Родины. Он понимал в такие моменты то, что он и его бойцы одновременно и чистильщики, и самоубийцы, ибо то, что они делают, не прощается. Либо они выжгут все, как раковые клетки, либо расползающиеся метастазы удушат их. Хотя правда была и в том, что если бы нечистью объявили самого Иисуса Христа, ни один бы мускул не дрогнул на его, Игоря, лице. Он уже свыкся со своей ролью, порой пристально вглядываясь в свои мозолистые потемневшие ладони. Так выглядят руки и воина, и убийцы… Но его больше беспокоили ошибки и просчеты, заложенные в приказах, те полумеры, на которые они пошли по распоряжению свыше. Вот это еще аукнется грохотом, брызнет кровью. Только ответ нести за сделанное за эти два месяца будут уже совсем другие люди, не они. Во всяком случае, Игорю Николаевичу очень хотелось бы, чтобы это были не они. Втайне командир батальона уже подумывал об академии, а пока отучится, и тут изменится ситуация, чеченцы утихомирятся, россияне поуспокоятся…

Когда Игорь Николаевич порой размышлял над происшедшими в короткий срок переменами, у него никак не выстраивалась логическая цепочка. Как же вышло, что бывшие боевые товарищи, почти братья по оружию во время грузино-абхазской войны, теперь оказались по разные стороны баррикад?! Как будто кто специально это подстроил, проклял эту горную землю, или, может, ее зацепил хвост заколдованной кометы, оставив порчу на века?! Игорь Николаевич спросил однажды об этом своего доброго друга Павла Юрьевича Анастасина, который командовал теперь вторым батальоном. Тот почесал затылок и долго соображал, а потом выдал ему удивительный ответ:

– Ты, Игорь Николаевич, радуйся, что нас не отправили в состав отрядов оппозиции, которые полгода тому назад щупали на прочность власть Дудаева. Если помнишь, в плену оказалось чуть ли не до сотни наших. Вот кому не повезло – подыгрывать дикарям да еще получить кровопускание в их разборках. Это во-первых. А во-вторых, радуйся, что не мы отметились в бесславном новогоднем походе на Грозный. Вот где горе солдату от безголовых командиров. В-третьих, радуйся, что мы все еще живы и способны выполнить приказ. Так что поводов для счастья у нас хватает. А счастье наше в том, что мы со своей проверенной десантурой на перевалы премся. А там, даст бог, выживем и знамена не посрамим…

2

И все же Игорь Николаевич был озадачен. Не то чтобы ответ его не убедил, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что ситуация развивается как-то неправильно, и, несмотря на внешнюю успешность военной кампании в чеченских горах, напряжение внутри него возрастало. Ну не тот это народ, который вот так линейно, огнем и мечом, можно заставить жить по нашим правилам. Что-то подсказывало комбату, что достигнутое ими преимущество в этих горах – лишь маленький фрагмент в общей картине, не обязательно пестрой и яркой. Мерещилась ему эта картина черно-красной, в ней были смешаны цвета земли и крови. Российские войска оставили здесь болезненный ожог, а когда рана подживет и превратится в шрам, этот народ еще покажет свой крутой нрав, обнажит клыки. «Если мы хотим стать тут хозяевами, – думал комбат, – надобно либо с местными лидерами договариваться, либо нещадно их всех истреблять, оставляя тут в каждом населенном пункте по гарнизону, как в древних войнах». Но больше всего Игоря Николаевича изумляло население этой страны. Безобразно черные, невозмутимые, не знающие страха смерти лица. Ускользающие взгляды, медленные и непредсказуемые движения, неопределенный возраст. Игорь Николаевич был абсолютно уверен, что то и дело встречающиеся ему сутулые и сгорбленные люди с пустыми глазами в любую минуту возьмутся за автоматы и без труда управятся с минометами.

Вдруг вся колонна – циничная, железная змея – разом качнулась, впереди, в ее голове, машины замерли, словно наткнулись на неожиданное препятствие.

– Запроси-ка голову, – приказал Игорь Николаевич озабоченно: любое внеплановое промедление сулило только неприятности. Они были вне зоны боевых действий, но обстановка могла меняться так же быстро, как вечно обманчивая погода в горах.

– Товарищ майор, они сами только что вышли на связь, – ответил связист, передавая командиру наушники.

– Что там стряслось?

– Товарищ майор, у нас тут ЧП. Желательно вам лично прибыть.

Через несколько минут командир батальона был в голове колонны.

– Товарищ майор, тут такое дело… – ротный непривычно мямлил, вызывая раздражение командира.

– Доложи, твою мать, как положено! Что за задержка?! – взорвался Игорь Николаевич, зная, что ругань бывает лучшим врагом нерешительности.

– Командир первого взвода лейтенант Лучников и механик-водитель дозорной машины рядовой Кисленко…

– Ну?! – Игорь Николаевич тянул информацию из подчиненных клещами, как на допросе.

– …В плену, кажется… – Теперь, когда командир роты выговорил страшное слово, было видно, как он побледнел, напоминая цветом только что побеленную стену.

– Что-о-о?! – взревел Игорь Николаевич.

– Дозорная машина вон там, на косогоре, – ротный показал рукой, – то ли случайно, то ли специально столкнула в пропасть старенькие «Жигули». Они утверждают, что в легковушке был человек. И «чехи» захватили наших, а пешая дозорная группа не успела среагировать – они были метрах в двухстах. И колонна далеко была – за триста-триста пятьдесят метров, да и непонятно было, что там происходит.

Ротный все это выпалил на одном дыхании, и Игорь Николаевич видел, как большие грязные руки старшего лейтенанта подрагивают, как у алкоголика: офицер был впервые на боевом задании, заменив прежнего командира роты, погибшего в этих горах три недели назад. Этот здоровяк периодически чувствовал себя неуверенно и тогда сжимался, съеживался, подобно животному перед неведомой опасностью. Комбат похолодел, тоска и бессилие медленно подкатили к горлу. Нет, он не думал о том, какими последствиями грозит ситуация лично ему, комбату, выславшему дозор. Игорь Николаевич представил себе, что могут сделать с его людьми разъяренные чеченцы. Кровь начала пульсировать в нем с лютой яростью, требуя немедленных действий. Он отдавал себе отчет, что горцы могут просто отрезать головы офицеру и солдату и выставить их на обозрение батальона, как они нередко делали, запугивая бойцов в Грузии. Что же делать?! Развернуть батальон к бою, пройтись по ним огненной лавиной?! Он, пожалуй, так бы и поступил, если бы точно знал, куда бить. Тут же все размыто, и не исключено, что чеченцы уже спешно уходят с пленниками, которые будут ох каким козырем! Здешний враг тем и опасен, что он, как призрак, нигде и везде одновременно. Если бить его, то бить наверняка, а иначе погибнет здесь еще два десятка наших бойцов. Наступил миг высшего напряжения, когда в экстремальной ситуации предстояло правильно просчитать, кто и каким образом взвалит последствия за развитие событий на свои плечи. Игорь Николаевич великолепно знал это, как знал, что именно ему судьба уготовила ответственность за всех, кто оказался рядом с ним. Так было всегда до этого, и так будет до тех пор, пока он способен дышать.