Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

Ритуал – одно из главных методических слов, которые молодая мать узнает из пособий на сайтах. Ритуалом ребенка требуется обеспечить, как молоком. Как золотом Мидаса, под руками матери ритуалом должно становиться все: еда, сон, прогулки, переодевания, купания. Ребенка должно зациклить. Запаять в режим. Закрутить в колесе.

Помню, какое облегчение я испытала, услышав на онлайн-курсе психолога Карины Рихтер, что режим – это не расписание, а ритм. Вдох и выдох. Напряжение – расслабление. Вместе – врозь. Чтение – вольно, скачи.

У меня и с этим некрепко. То зависну в смартфоне, так что ребенок быстро выучивает ключевое мамино слово «щас», которое еще мою маму смешило и злило, и вдруг больно кусает в руку, чтобы я наконец подняла на него круглые от возмущения глаза. То, наоборот, рвусь конструировать, тащу краски, набираю книг и принимаюсь за сказку особенно сладким голосом – и тут же громко негодую, что ему прямо сейчас ну не надо, и без меня хорошо, да и вот же машинка, недавно подросшая в слогах и ставшая из маленькой юркой «зьз-з-зи» – быстроходной «зьз-зикой».

Но с режимом трудно особенно. С юности я знала себя как человека надежного, исполнительного и четкого и даже поставила в свое время эксперимент по раскачке спонтанности: заставляла себя жить в ногу с людьми, пугавшими прыгливостью решений. И только в отпуске по уходу за ребенком поняла, как преуспела в растяжке ригидности.

Наши утра проходят под мотивчик зарядки и творожка, который я завожу, свешиваясь какой придется конечностью с кровати, и продолжаю напевать, когда перебираю рассыпанные книги, уношу недопитые стаканы с пеленальника, подсыпаю в мессенджер гыгыки и сердечки, ищу за контейнерами с игрушками так пока и не прирученный горшок. Подступает время каши – и я спохватываюсь, что творожок нетронут, а ребенок не одет толком и возится на свалке конструкторов в платьице хемуля – маечке на большого, купленной в магазине распродаж из-за принта с парой ежей, вызвавшего сложное ностальгическое чувство ввиду разной размерности ежей, похожих на малыша и маму, которую я в последние годы звала ежом. Десять раз пригрозив, что уже иду варить кашку, я мечтаю, как, может быть, наконец высунем нос погулять, но подрезает дневной сон, и кашка скормлена термосу. Весь вечер после сна я варю щи, вклинивая нарезку, терку и жарку между актами укрепления привязанности, которые могли бы быть игрой и в радость, если бы мне так не хотелось скорей отделаться от игры, чтобы скорей отделаться от готовки, чтобы наконец уделить полное внимание ребенку. Когда я наконец выдыхаю: ну, все – «се», – тут же повторяет Самс второе мамино ключевое слово, – конструктор щи собран! – и намереваюсь распростереться к сыну всей душой, в двери вдруг скребется, и Самс пулей несется обнимать папу во весь свой рост – за колени. Я говорю мужу, как рада, что он пришел, снова пропадая в смартфоне, ноуте, форуме, заметках, мессенджере, онлайн-магазине, а когда выныриваю, он говорит, что все уже рассказал, чай в заварнике остыл и ему пора сыграть бой-другой перед сном. К полуночи я застаю себя в сетованиях на то, что Самс опять порывается сбежать и натопать соседке по голове, требованиях к мужу подержать его секундочку, пока я почищу, намажу, переменю, проверю, – и, твердо решив, что уж завтра точно уложим раньше и наконец продолжим смотреть тот фильм, я валюсь в сон, успев вяло спохватиться, что забыла вклиниться щеткой Самсу в крепко сжатые зубы.

Психолог Эда Ле Шан писала, что дети бывают двух типов: кто знает, что им надо, и потому не нуждается в жестком режиме, и тех, кто не слышит себя и потому пропадет, если вовремя не построить. Эволюция наделила Самса компенсаторным механизмом, который включился на этой домашней неделе, пока болели. Говорили: раз не спит, значит, надо сильней его угулять. Но вот не гуляет совсем, а отъезжает по часам, да так четко, что и маму завел на после восьми, будто будильник, в котором я написала: «Пора укладывать!» – и только смешила мужа, когда он срабатывал на перегонах метро, в гостях и посреди вечерней беготни.

На радостях муж даже починил единственный элемент нашего ритуала засыпания – лампу из светящихся нитей, которые Самс собирает в пучок и треплет, пока я зевучим тоном зачитываю набор заученных потешек про заряницу, дрему, кота ли кота, журавлей мохноногих и маменьку за ставенкой, после чего теряю терпение, гашу лохматую лампу и хватаю Самса, успевшего только пискнуть: «Сися!»

Режим явился сам собой, как осложнение к простуде, так что в один из этих дней я в ропоте потрясаю руками за спиной мужа, бережно доставляющего Самса в кровать с ярко освещенной кухни, где тот уснул, как по часам, после восьми прямо на папином животе, не дождавшись, пока мама запустит подготовительные церемонии.

Я прочла два давно отложенных романа, и мы посмотрели первую часть второй трилогии «Звездных войн».

Режим явился, да, но ритуал для меня остался тем, что скрепляет не дни, а людей. Ритуал про общение – не про быт. Ритуал и есть сухой остаток общения, скорлупа райской птицы, остов большого пути.

Мы прожили с тобой тридцать пять лет! – топырила я на маму глаза и чувствовала, как много нарощено за эти годы плотного общения. Эволюция любви оставляет скелеты для раскопок, и сами мы ползем все неповоротливее, будто на ходу каменея, оседая в своем прошлом, не в силах шевельнуться навстречу будущему. Ритуал – дом улитки, в нем сохранно так, что не отцепишься. Через тридцать пять лет общения мы обнаруживаем, что соприкасаемся панцирями. Сквозь ритуал не пробиться: однажды найдя безопасные роли и удобный тон, мы придерживаемся игрового договора и, пока не приперло, не высовываем себя настоящих.

Ритуал и означает – распределение ролей, подбор тона. Ритуал – искусственный климат, налаженная температура контакта.

Чему, ну скажите, чему и для чего учу я ребенка, твердя ему на нашем с мамой ритуальном языке: «На попоцка, сначала сядь на попоцка, главное в нашем деле, ты же знаешь, – сесть на попоцка», когда он потянулся из кровати к бутылке с водой. Спору нет, сидя пить устойчивей, да и мне удобней держать ладонь под его подбородком, чтобы не закапал бодик. Но суть моего заклинания не в этом – оно про то, что в мире все должно делаться чинно, неспешно, по порядку, то есть так, как ничто и никогда не делается мной. Это не воспитание, это ритуал, которым я теперь