Черноморский набат - Владимир Шигин

Новый великий визирь, не теряя времени, принялся формировать новое войско. Набирая воинов, пришлось их задабривать золотом. Казна была уже пуста, но иного выхода у Юсуфа-паши просто не было. Денежные выдачи, которых не было с начала войны, и еще более щедрые обещания привели к тому, что «народ со всех сторон с необыкновенною охотою стремился на его призыв». То, что набираемое войско, это уже не войско, а откровенный сброд, никто не думал, главное было умилостивить Селима и выставить новое воинство против русских, а там, как Аллах даст!

Не отставал в стараниях от Юсуф-паши и предводитель морских сил Хуссейн-паша. Привести в порядок турецкий флот, «дабы оный был в готовности, и выйти в Черное море на будущую кампанию против россиян», ему было велено еще летом, и Кючук-Хуссейн действительно приступил к выполнению султанского повеления. Призвав к себе всех начальников, он объявил:

– Прежде всего, смотрите в оба глаза за служителями, чтобы никто не был отпущен без замены и чтобы к новому плаванию все были на местах!

В столичном адмиралтействе беспрестанно стучали топоры, визжали пилы. Еще с ноября на рейде Топкане отстаивались полтора десятка новых кораблей, присланных по велению султана беями Алжира и Туниса. К весне в придачу к ним должны были спустить на воду еще три линейных корабля, да еще два переделали из египетских купеческих судов. Помня о прошлых неудачах, на арсенальном дворе обучали стрельбе артиллеристов, в матросы помимо турок силком сгоняли опытных в морском деле греков.

В отношениях между Селимом и Хуссейн-пашой, несмотря на родственные связи и детскую дружбу, после Керченского и Тендеровского поражений наступило заметное охлаждение. Жена Хуссейна Эссмэ, как могла, заискивала с братом:

– О, Селим, неужели ты готов презреть дружбу человека, который предан тебе с малых лет, как самый верный пес!

– Верных псов у меня хватает и без твоего мужа! – хмуро отвечал тот. – Сейчас мне нужны победители!

По наущению все той же предприимчивой Эссмэ, султану нашептывал на ухо и ресми-эфенди:

– О, великий потрясатель мира, смени гнев на милость! К чему отталкивать преданного тебе Хуссен-пашу туфлей от себя, ведь лучшего морехода у тебя все равно нет! Да и в чем вина этого несчастного, когда солнце счастья было в день сражения на стороне гяуров!

– У меня еще есть достойный Саит-Али – победитель Качиони! – еще больше хмурился на доводы своего министра султан.

– Слова твои, достойнейший из достойных, столь же благоуханны, как молоко любимой из кобылиц пророка! – изгибался в поклоне Ресми-эфенди. – Но алжирец не знает хитрости больших сражений. К тому же он своенравен, а порой и просто дерзок!

– Будь по-твоему! Оставим флот за презренным Хуссейном! – согласился с министром в конце концов Селим. – Но в помощь ему будет все же Саит-Али, чтоб яростью своей зажигать сердца правоверных!

– Воистину нет предела твоей мудрости, великий! – упал на колени министр иноземных дел.

В конце октября в Константинополь вернулась наконец из Эгейского моря алжирско-тунисская эскадра Саит-Али с трофейными греческими судами и пленниками. Возвращение победителей греческих корсаров отмечали как большой праздник. За победу над Качиони султан удостоил Саит-Али чином контр-адмирала и должности второго начальника оттоманского флота.

Но радовались победе Саит-Али не все. Особенно занервничал Хусейн-паша. Еще бы! Друг детства и ближайший родственник Селим теперь, как с писаной торбой, носится с этим прахоподобным алжирцем, которого почитает как первейшего флотоводца!

С прибытием алжирской эскадры отношение султана к капудан-паше и вправду заметно изменилось. Теперь султан почти не советовался со своим капудан-пашой, зато Саит-Али всегда был рядом с ним.

Помимо всех прочих благодеяний под личную команду Саит-Али был вручен новый 70-пушечный линейный корабль «Патрона», построенный французским мастером Лероа. Корабль алжирского флагмана выгодно отличался от других кораблей турецкой постройки. Французский мастер воплотил в его постройке все новейшие европейские достижения. На «Патроне» не было неудобной высокой кормы, потому он выглядел значительно ниже и лучше управлялся, а более круглые обводы делали его скоростным. На фок-мачте «Патрона» имела красный флюгер и четырехугольный зеленый флаг, а на корме – личный красный флаг, что тоже было знаком особого расположения султана.

Кроме этого, Селим милостиво разрешил алжирцу по своему усмотрению выбрать для своих капитанов шесть кораблей и составить из них особую эскадру, не зависимую от повелений капудан-паши. Все корабли алжирской эскадры, в состав которой вошли тунисский и дульциниотский корабли, немедленно подняли красные флаги Саит-Али.

В отличие от флагмана Саит-Али капудан-паша поднял на грот-мачте своего флагмана четырехугольный зеленый флаг, а над ним – длинный красный вымпел, на корме так же зеленый флаг. Корабли, находящиеся под командованием Гуссейна, на корме также подняли зеленые флаги. От обоих предводителей своего флота Селим Третий ожидал «великого подражания и доказательства их храбрости».

Саит-Али, будучи тронутым вниманием султана, клялся:

– О, великий потрясатель Вселенной, всегда и всюду побеждающий своих врагов во славу Аллаха и его пророка! Клянусь тебе самой страшной клятвой сделать с московитами в Понте то же, что я сотворил в Архипелаге с разбойником Качиони! Встретясь с русским флотом, я пойду со всеми своими кораблями на абордаж и либо погибну, либо вернусь с победой во славу моего султана!

Речь Саит-Али пришлась Селиму очень по душе, и он даже захлопал в ладоши, что бывало с ним в последнее время весьма нечасто.

Но она совсем не пришлась по душе Хуссейн-паше, который со злобой смотрел из своего угла, как самозванец получает от султана столь щедрые почести.

– Глупый Саит! – скрежетал зубами капудан-паша. – Он еще не понимает, что флот Ушак-паши и сброд Качиони – это совершенно разные вещи. Посмотрим, что ты расскажешь султану после того, как Ушак-паша надерет тебе задницу!

В те дни российский агент доносил из Константинополя: «Но такое возвышение и честь, оказанные от султана алжирцам произвели печальные следствия, ибо чрез сие восстала уже великая ревность в капитан-паше, негодования и ненависть между начальниками турецкого флота, бесчестие для всех морских, потому что должны сносить, что столь знаменитое достоинство вручено иностранцу и что десять судов вооружаются едиными только алжирцами. Доходят гласящие жалобы, что при случае встречи неприятельского флота, славные алжирцы потребуют, может быть, помощи от турок, но тщетно оной надеяться будут… что сей алжирский самохвал чаятельно найдет свою погибель и о том не будет сожалеть как сам капитан-паша, так и прочие начальники на турецком флоте, которые завидуют ему в его доверенности у султана».

Что ж, предстоящая морская кампания обещала быть весьма боевой. В Константинополе по крайней мере не сомневались, что она будет поистине победной и смоет позор всех былых поражений. Все надежды Селима Третьего были теперь связаны с героем Архипелага Саит-Али. Именно он должен был спасти Высокую Порту от поражения в войне. Все ждали лета 1791 года.