Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман - Тамим Ансари

1357–1385 годы п. Х.

1939–1966 годы н. э.

Самая кровавая схватка во всемирной истории насилия началась в 1939 году и длилась шесть долгих лет. Снова Германия сражалась с Францией и Великобританией. Снова Соединенные Штаты вступили в войну последними, но сыграли в ней важную роль. Разумеется, некоторые элементы конфигурации изменились: Россия превратилась в Советский Союз, не хватало османов, могучей державой стала Япония – но, в конечном счете, Вторая мировая война лишь закончила то, что начала Первая. Старые колониальные империи получили смертельные удары, решительно изменился расклад сил. Великобритания вышла из войны голодающей, Франция – в развалинах, Германия – раздавленной и разделенной. Когда утихли выстрелы, мир увидел две супердержавы, гордо стоящие друг против друга: и скоро обе они обзавелись ядерным оружием, способным стереть человечество с лица земли. Их соперничество и стало главным сюжетом следующей главы мировой истории.

Однако за фасадом двухполюсной Холодной войны продолжались и другие сюжеты, в том числе и нарратив ислама как одного из течений мировой истории. Жажда независимости, охватившая в годы войны практически все колонизованные народы, как мусульман, так и немусульман, теперь достигла точки кипения. В Египте начались армейские бунты. В Китае коммунист Мао поднял восстание против Чан Кайши, которого считали марионеткой Запада. Во Вьетнаме Хо Ши Мин, вернувшись из тридцатилетнего изгнания, организовал Вьетминь и начал войну с французами. В Индонезии Сукарно объявил о независимости своей страны от Нидерландов. По всему миру бурно росли национально-освободительные движения, и в мусульманских странах они практически не отличались от всех прочих. Как бы там ни было, в этом отношении исламский нарратив оказался прочно переплетен с общим нарративом колонизованных народов.

В географическом смысле многие освободительные движения боролись за независимость «наций» в границах, прочерченных империалистическими державами: даже в борьбе за свободу они, так сказать, продолжали разыгрывать пьесу, сочиненную европейцами. В Африке южнее Сахары то, что удалось захватить бельгийскому королю, превратилось в Бельгийское Конго (позднее Заир[86]), то, что сумела захватить Германия – в Камерун, то, что захватили британцы в Восточной Африке – в Кению. Именем «Нигерия» называется территория, где проживает более двухсот этнических групп, говорящих более чем на пяти сотнях языков, многие из которых совершенно невзаимопонятны; однако мир теперь делился на страны, так что пришлось и этой территории стать «страной», размер и форма которой отражали исход многолетнего соперничества между европейскими колонизаторами.

В Северной Африке европейцам пришлось признать реальность Алжира, Туниса и Ливии, стран, в которых возникли сильные национально-освободительные движения. Все три в конце концов победили, но дорогой ценой. Так, восьмилетняя война Алжира за независимость от Франции унесла больше миллиона алжирских жизней, при том, что общая численность алжирцев составляла меньше девяти миллионов человек[87].

То тут, то там эхом отзывались проблемы, сохранившиеся со времен мусульманской гегемонии. Долговечность мусульманского нарратива особенно ярко проявилась на полуострове Индостан, в самой крупной колонии, получившей независимость. Еще до войны, когда новорожденная индийская нация пыталась скинуть с себя британское иго, внутри большого национального движения зародилось субнациональное – движение мусульманского меньшинства, требующего себе отдельную страну. В день рождения Индии (15 августа 1947 года) появился на свет и Пакистан, новенькая двухчастная страна, перекинутая через Индию с запада и с востока, словно седельные мешки через седло[88]. Такой раздел Индостана вызвал массовые волнения: испуганные беженцы пересекали новые границы, чтобы найти укрытие среди собратьев по вере. За несколько недель погибли несколько сот тысяч человек и намного больше остались без крова, но всё это не решило проблемы, созданные «разделом». Например, спорной территорией остался Кашмир – индуистская монархия с преимущественно мусульманским населением. Куда он должен отойти, к Индии или к Пакистану? Англичане решили не вмешиваться и подождать, пока все утрясется. Кашмир трясет до сих пор.

После Второй мировой войны достигла своего пика не только деколонизация, но и «национал-государственничество». Сейчас легко забыть, что жесткое деление мира на страны существует менее ста лет; однако к этому времени процесс был далек от завершения. С 1945 по 1975 годы в мире появилась примерно сотня новых стран, и каждый клочок земли наконец начал принадлежать тому или иному национальному государству[89].

К сожалению, «национализм» как идеология и «национал-государственничество» как реальность соответствуют друг другу очень приблизительно, если вообще соответствуют. Как оказалось, в границах многих предполагаемых стран заключены другие «страны» – с собственными границами, населенные тем или иным этническим меньшинством, считающим, что ему тоже необходимо отделиться и перейти к самоуправлению. Во многих случаях единой нацией ощущает себя население по обе стороны границы. Например, там, где граничат друг с другом Турция, Сирия и Ирак, на территории, рассеченной их границами натрое, живут люди, говорящие не по-арабски и не по-турецки, а на курдском языке, родственном персидскому; и эти курды, естественно, считают себя членами отдельной нации.

В некоторых местах под вопросом оставалось и само независимое существование той или иной страны. Ирак, Ливан, Иордания – все они, так сказать, не затвердели. У них были и границы, и собственные правительства; но точно ли люди, их населяющие, думали о себе как об отдельной нации? Не факт.

В арабском мире со времен «Четырнадцати пунктов» Вудро Вильсона ключевым словом стало «самоуправление»; однако в этом понятии крылась неясность – трудно было понять, кто же те «сами», которым надлежит управлять собой. На всех территориях, населенных арабами, националисты работали на укрепление отдельных государств: Ливии, Туниса, Сирии, Египта… и каждый раз вставал вопрос: а как быть с более крупным коллективным «Я»? Существует ли «на самом деле» сирийская нация, с учетом того, что Сирия впервые появилась на картах, начерченных европейцами? Возможен ли иорданский национализм? Верно ли, что жители Ирака пользуются самоуправлением, пока ими правит лидер, говорящий по-арабски?