Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле - Радек Рак

всевозможных исторических исследований и за послесловие к книге, а во всех исторических неточностях в романе (как то поезда и преждевременное начало правления императора Франца Иосифа I) следует винить только меня и мое упрямство. Джеку Кусибабе я благодарен за то, что он постоянно меня толкал и напоминал, чего я еще не написал, а также за сеансы РПГ про евреев и Ктулху. Ну и, конечно же, мои благодарности краковской чайной на улице Юзефа, за атмосферу этого необычного места – не то заведения, не то храма, где была создана большая часть романа, прежде всего его самые нетривиальные фрагменты, на что, вероятно, повлияло количество выпитого тайваньского улуна.

Моим родителям за поддержку всегда.

Но прежде всего, спасибо моей жене, первому редактору и рецензенту, за все, что невозможно выразить.

О галицийской кровавой масленице,

или Крестьянском бунте Якуба Шели

После разделов Польши возникло Королевство Галиции и Лодомерии, или просто Галиция, искусственно созданное австрийскими завоевателями образование. В народной памяти оно сохранилось как полумифический край, где под властью доброго императора Франца Иосифа, занимавшего трон почти шестьдесят восемь лет, жизнь текла размеренно и спокойно, где процветала польская самобытность, бережно хранились традиции и обычаи. Нельзя отрицать, что с шестидесятых годов XIX века Галиция вступила на путь цивилизационного развития, став при этом единственным оплотом польского духа в утратившей независимость Польше. Этому способствовали как автономия в пределах австро-венгерской дуалистической монархии, так и строительство в 1856–1861 годах железной дороги Карла Людвига, обеспечившей жителям быстрое сообщение с имперской Веной и главными городами страны – Краковом и столичным Львовом, а также давшей толчок промышленному и экономическому развитию одной из крупнейших провинций империи. Однако пока этого не произошло, Галиция оставалась отсталым и брошенным на произвол судьбы краем. Это была глубинка, поставлявшая рекрутов в армию, территория феодального гнета. Габсбургский двор в первые годы после польских разделов вообще не знал, что делать с этой лежащей на периферии провинцией, а направленные сюда имперские чиновники воспринимали Галицию как место ссылки и дикую полу-Азию, прозванную медвежьей страной (Bärenland).

Раскинувшаяся у подножия Карпат Галиция была аграрным краем, около 90 % жителей которого составляли крестьяне. В первой половине XIX века у деревенских жителей еще не сформировалось чувство национальной идентичности, а значит, не было и общности национальных интересов со шляхтой. На территории Западной Галиции основная масса крестьян использовала польский язык с примесью местных говоров (в отличие от Восточной Галиции, где в деревне преобладал «русский» [то есть русинский] язык). Жителей провинции именовали «мазурами». Сами же они называли себя «здешними», «цысорскими» (то есть императорскими). Поляками же они считали «панов» – представителей дворянского сословия, владельцев земских поместий, фольварков – тех, кто использовал подневольный крестьянский труд в своих владениях. Франтишек Салезий Езерский[53], описывая в конце XVIII века отношения, царившие в деревне, отмечал: «Крестьянин в Польше обладает только душой и телом, но сам же он признается не человеком, а вещью, принадлежащей шляхтичу, а тот, будучи единовластным хозяином крестьянина, вправе его продавать и покупать, использовать по своему усмотрению, как скот, что продают вместе с поместьями и описанным инвентарем». Пропасть между двумя сословиями была колоссальной, а укоренившаяся в крестьянской среде ненависть к помещикам огромной. Все это видели имперские чиновники и умело эту ненависть подогревали. Одновременно австрийская администрация, желая укрепить свою власть и уменьшить влияние польской шляхты, начала методично внедрять в умы сельского населения миф о добром императоре, покровителе угнетенных крестьян. Поддерживать этот миф помогали реформы, которые, начиная со времен правления Иосифа II (1741–1790), постепенно улучшали положение крестьян; польская шляхта с неприязнью воспринимала эти перемены, так как в большинстве своем считала существующую модель аграрной экономики приемлемой, а в отношениях с крестьянами подчеркивала их «скотское» и «рабское» состояние. К концу XVIII века размер барщины доходил до трехсот дней в году, при этом с апреля по сентябрь рабочий день составлял двенадцать часов, а с октября по март – восемь. В период жатвы и сбора урожая помещик мог продлить работу на один или два часа. За уклонение от повинности крестьянам грозили суровые наказания. Пропущенный день барщины требовалось отработать в двойном размере. Пан мог приказать заковать крестьянина в цепи и посадить под замок на хлеб и воду на срок до 8 дней или же высечь. По принятым в то время правилам, порка могла составлять до 25 ударов палкой для мужчины и розгами – для женщин и детей. Порка полагалась также за самовольный уход из деревни или же слишком настойчивые жалобы на помещичьих управляющих. Фактически телесными наказаниями повсеместно злоупотребляли, и размер наказания во многом зависел от владельца имения. В первой половине XIX века Тарнувский округ занимал третье место в Галиции (после Саноцкого и Стрыйского округов) по размерам повинностей крестьян в пользу помещика. Для крестьян избавиться от крепостных повинностей было нелегко, а беглые крестьяне, несмотря на ликвидацию личной зависимости в 1782 году, преследовались землевладельцами, не желавшими принимать во внимание изменившиеся обстоятельства. Показательным примером может служить история Антония Брика (1820–1881), профессора Краковского университета. Рожденный в крестьянской семье под Дубецком, принадлежавшем графам Красицким, он сбежал, чтобы получить образование. Благодаря огромному усердию и везению юноша окончил медицину в Вене. Однако это не освободило Брика от повинностей перед господским двором. Казимир Красицкий решительно добивался его возвращения, чтобы он занимался оставшимся после смерти отца хозяйством и отрабатывал барщину. От такой участи Брика спасло получение должности военного врача, что могло быть расценено как военная служба в австрийской армии, обязательная для крестьян, городской бедноты и евреев. Освобождены от нее были шляхта, духовенство, мещанство, а также чиновники и представители интеллигенции. Срок службы составлял от десяти до четырнадцати лет. Призывники отправлялись в отдаленные уголки империи, подальше от мест своего прежнего проживания. Несмотря на то, что дезертирство сурово каралось, на фоне строжайшей дисциплины и драконовской системы наказаний побегов становилось все больше. Рекруты, чтобы избежать службы, часто сами себя калечили, отрубая себе пальцы на правой руке (по сохранившимся свидетельствам, именно так поступил и Якуб Шеля). В австрийской армии солдаты были пушечным мясом. Завершив военную службу больными и инвалидами, они, как правило, оставались без средств к существованию, пополняя ряды нищих и попрошаек, бродивших по деревням и городам. Безграмотность была всеобщей. В деревенских школах, находившихся в руках духовенства (как правило, выходцев из дворянского сословия), не уделялось должного внимания образованию крестьян. Считалось, что науки им противопоказаны, простому народу достаточно знать основные положения катехизиса. Крестьяне были также обязаны отрабатывать