Горизонт в огне - Пьер Леметр

К обвинению в убийстве добавилось нечто постыдное.

– Если это подтвердится, вам сложно будет отрицать, что вы встречались с жертвой…

Глупо с его стороны, но Андре испытывал больше стыда из-за этого хлыста, чем из-за всего того, в чем его обвиняли. Он отрицательно качал головой, нет, это не мое…

– Ваша бумага, ваш почерк, ваши отпечатки, обнаруженные четырежды, весьма вероятно, ваша группа крови. Я предъявляю вам обвинение в убийстве Матильды Аршамбо, не вынося окончательного решения по поводу других обстоятельств, в частности детоубийства, которые могут быть присовокуплены к делу.

Мадлен пила сельтерскую. Дюпре медленно потягивал кофе. Они ожидали уже более часа, поглядывая на главную лестницу Дворца правосудия.

Близился вечер.

Часы на набережной пробили шесть раз.

– Вот они, – сказал Дюпре.

Мадлен тотчас встала, вышла на улицу.

На другой стороне в сопровождении двоих полицейских в форме спускался к казенному фургону с распахнутыми дверьми Андре Делькур. Дикий взгляд, осунувшееся лицо, тяжелая поступь, поникшие плечи.

Он увидел ее и остановился как вкопанный.

Приоткрыл рот.

– Пойдем, – полицейский подтолкнул его к фургону, – поторапливайся!

Сцена длилась не более минуты, фургон уже удалялся. Когда он исчез из виду, Мадлен почувствовала себя невероятно старой.

Сожаления? Нет, она ничуть не сожалела. Почему же она плакала? Она и сама не знала.

– Могу я…

– Нет, ничего, господин Дюпре, спасибо, дело во мне, это… – Она отвернулась, чтобы вытереть глаза и высморкаться. – Пойдемте, – сказала она, чтобы взять себя в руки. И попыталась улыбнуться.

– Итак, господин Дюпре…

– Да?

– Думаю, мы можем сказать, что дело сделано.

– Полагаю, да.

– Достаточно ли я вас отблагодарила, господин Дюпре?

Вопрос навел его на долгие размышления. Он представлял, что настанет момент, когда все закончится, но не подготовился к нему.

– Мне кажется, что да, Мадлен.

– Чем вы теперь займетесь? Будете искать работу?

– Да, что-нибудь… более спокойное.

Они улыбнулись друг другу.

Господин Дюпре встал.

Пожал руку, которую она ему подала.

– Спасибо, господин Дюпре.

Он хотел сказать что-нибудь приятное, но ничего не приходило на ум, это было заметно.

Он остановился на минутку у барной стойки, чтобы заплатить за напитки, а потом ушел не оглядываясь.

В семь часов вечера Мадлен вышла из такси возле ограды, прямо у входа. Она подняла глаза на вывеску, затем медленно пересекла стоянку, поднялась по бетонным ступенькам, толкнула дверь.

Мастерские Пре-Сен-Жерве были настолько просторными, что казались практически заброшенными, несмотря на то что там уже расставили большие столы, резервуары, дистилляторы, чаны, мензурки.

Все – Влади, Поль, Бродски – были в рабочих халатах и с шапочками на голове, на чем категорически настаивал фармацевт.

К аромату чайного дерева примешивались запахи клея, скипидара, разогретого жира; трудно было представить, что здесь производят нечто, что будет приятно пахнуть.

– А! Ма…ма! Ты ред…ко сю…да захо…дишь!

– Теперь буду приходить почаще. Послушайте, как быстро тут все изменилось!

Ей все было интересно, Поль подробно рассказывал ей о процессе производства, пока Влади и Бродски говорили по-немецки.

– Отлично, – хвалила Мадлен.

Поль вдруг умолк.

– Все хо…хо…ро…шо, ма…ма?

– Не совсем, дорогой, думаю, мне пора домой.

– Ч…то…

– Ничего страшного, уверяю тебя. Всего лишь небольшое недомогание, лягу спать пораньше. Завтра все будет в порядке.

Она со всеми попрощалась, поцеловала Поля.

Спустилась по ступенькам. Она чувствовала себя уязвимой, ощущала пустоту в груди. На этом разоренном поле ей теперь предстоит возделывать жизнь.

Она подняла голову.

Во дворе медленно разворачивался автомобиль.

Она поравнялась с дверцей и наклонилась, чтобы разглядеть водителя через стекло.

– Мадлен, я решил вас подвезти. Уже поздно.

Она еле заметно улыбнулась и села в машину:

– Да, вы правы, возвращаться в машине благоразумнее. Спасибо, господин Дюпре.

Крупная ежедневная фашистская газета, проект которой пострадал из-за ареста Андре, так и не увидела свет.

Расследование дела Делькура, сопровождаемое яростными спорами экспертов-графологов, продлилось более восемнадцати месяцев, после чего присяжные департамента Сена (перед которыми эксперты возобновили полемику) приговорили Андре к пятнадцати годам лишения свободы.

23 января 1936 года Мадлен была крайне раздосадована арестом за насильственные действия в нетрезвом состоянии некоего Жюля Палиссе, чьи отпечатки полностью совпали с теми, что были обнаружены в доме Матильды Аршамбо.

Служащий банка «Креди мюнисипаль», нимфоман и извращенец, живший у своих родителей, Палиссе вскоре начал давать показания и признался в прерывании беременностей и убийстве молодой женщины. Предположили, что у Матильды Аршамбо было двое любовников – Делькур, который оставил слишком много следов на месте преступления, чтобы его участие вызывало сомнение, и Палиссе, который в конечном счете ее убил. Не обратив никакого внимания на юридическую ошибку, пресса принялась расхваливать научные достижения и эффективность экспертов-криминалистов.

Делькура немедленно освободили.

Мадлен следила за развязкой этого дела с яростью, которую Дюпре не удавалось унять.

И месяца не прошло после освобождения Андре Делькура, а все уже терялись в догадках об обстоятельствах его смерти.

20 февраля 1936 года его обнаженный труп обнаружили привязанным за руки и за ноги к спинкам кровати. Результаты вскрытия показали передозировку модного тогда снотворного, однако смерть наступила от большого количества негашеной извести, пролитой на промежность. Он умирал долго и мучительно.

Точные подробности кончины никогда не были выяснены.

Судебные перипетии Гюстава Жубера тоже оказались запутанными. Статья обвинения в государственной измене в то время была достаточно размытым понятием, более соотносящимся с патриотизмом, чем с судом, его применение было тесно связано с напряжением отношений с Германией. Одни испытывали все возрастающую подозрительность к нацистскому режиму и требовали показательной кары, чтобы продемонстрировать решимость Франции. Другие выступали за сделку с Третьим рейхом, чьи милитаристские намерения не вызывали сомнений, и ратовали за полное прекращение судебного процесса с целью восстановления порядка.