Страх и отвращение предвыборной гонки '72 - Хантер С. Томпсон

Он объяснил мне это однажды вечером в штате Небраска, сидя в баре «Омаха Хилтон» за день до предварительных выборов: Никсон — очень уязвимый кандидат на переизбрание. Он не сумел закончить войну, развалил экономику, плохо организовал избирательную кампанию, он может сломаться под давлением, никто не верит ему и т. д.

Таким образом, любой кандидат от Демократической партии может победить Никсона, и все кандидаты знали это. Вот почему они бились за выдвижение, как росомахи, особенно Хамфри, который был гораздо более эффективным бойцом в избирательной кампании, чем Никсон, и который только что унаследовал партийный аппарат, деньги и связи от кампании Маски, чтобы заставить Макговерна отправиться в Калифорнию и добиться там того результата, который обещала ему вся старая гвардия Демократической партии… Калифорния — ключевой штат как для выдвижения, так и для попадания в Белый дом, и победа в нем упрощает дальнейший путь.

В то время я был согласен с Хартом по всем пунктам. Никсон явно был уязвим, и он настолько плохо проводил предвыборную кампанию, что четыре года назад Хамфри — даже без голосов молодых избирателей или левых активистов — получил около 15 пунктов против Никсона за семь недель и проиграл только по недоразумению. Так что на этот раз даже с третью потенциальных новых избирателей из 25 млн, добавленных к голосам Хьюберта 1968-го, любой из тех, кто может выиграть выдвижение от демократов, почти наверняка получит и президентский пост.

Теперь, вспоминая этот разговор, я вижу в наших рассуждениях некоторые изъяны. Например, мы должны были учесть, что Никсон придержал свои лучшие выстрелы для явного прорыва в 1972-м: поездки в Китай и Россию, вывод войск из Вьетнама, упертое стимулирование экономики… Правда, ничто из этого, независимо от степени успешности, не могло бы перевесить поддержку молодых избирателей. На следующий же день после победы в выдвижении на пост президента Макговерн, считай, застолбил за собой по меньшей мере 5 млн голосов 18–21-летних и еще 5 млн к середине октября после массовой регистрации потенциальных избирателей в студенческих кампусах.

Поэтому незначительные упущения не играли особой роли. Но было одно серьезное — рогатая гремучая змея в образе Хамфри, которая поломала половину стратегии кампании Макговерна. Единственное, что, по-видимому, никогда не приходило в голову ни Харту, ни Фрэнку Манкевичу — ни мне, если на то пошло, несмотря на мое стойкое презрение к блоку Хамфри / Мини и всему, что он отстаивал, — то, что эти злобные гады могут отказаться сомкнуть свои ряды и выступить за Макговерна, как только он будет выдвинут на пост президента. Было почти немыслимо представить себе, что они настолько обозлятся из-за своего поражения, что автоматически предоставят своих сторонников консервативному действующему президенту-республиканцу и даже не попытаются сплотить их в поддержку кандидата своей собственной партии… Но именно это они и сделали, и таким образом им удалось разрушить самые основы того, на что Макговерн, естественно, рассчитывал, опираясь на Демократическую партию.

Кампанию Макговерна с самого начала упрекали в неумелости, которая каким-то образом обратилась в победу.

Анонимный «сотрудник высшего звена Макговерна», цитируется по Newsweek, 14 августа 1972 года

Бог знает, кто на самом деле это сказал. Похоже на Манкевича — времен того короткого, похожего на свободное падение периода, который завершился в Калифорнии… И не в ночь на 6 июня, когда были подсчитаны голоса, а где-то еще до 1-го, когда Фрэнк и все остальные барахтались в результатах опросов, показывавших, что Макговерн собирается в Калифорнии сокрушить Хамфри с разрывом от 15 до 20 процентов голосов.

Калифорния была Суперкубком. Сам Хьюберт сказал это: тот, кто победит «на побережье», будет выдвинут в Майами… Это было известно заранее, и я, наверное, никогда не забуду, как выглядели Манкевич, Харт и все остальные «ветераны», с важным видом шагавшие через вестибюль отеля «Уилшир Хайят Хаус» в Лос-Анджелесе. С ними стало почти невозможно говорить. Они поднялись «высоко, как голуби», говоря словами лорда Бакли, и уровень адреналина в штаб-квартире Макговерна всего в нескольких кварталах вниз по бульвару Уилшир настолько зашкаливал, что это можно было почувствовать, стоя на тротуаре. Днем вы почти слышали жужжание, как от высоковольтных проводов, а в темное время суток это место, казалось, светилось. Одна из самых провальных кампаний аутсайдера в американской политике собиралась разразиться монументальным празднованием победы в голливудском «Палладиуме» в ночь на вторник, и люди, которые сумели всего этого достичь, чувствовали себя чемпионами…

Так было где-то до полуночи дня выборов, когда дальнейший подсчет голосов сократил отрыв Макговерна до нервирующих пяти процентов вместо 15–20. В понедельник днем Гэри Харт попытался облегчить боль от испытанного потрясения и объявил, что, судя по последним новостям, окончательный отрыв составит «от восьми до десяти процентов». И прямо перед закрытием избирательных участков во вторник Манкевич снова подкорректировал прогноз, рассказав тележурналисту одного из каналов, что рассчитывает на победу Макговерна в Калифорнии с отрывом пять процентов… Так в результате и получилось, хотя ни Харт, ни Манкевич, ни кто-то либо из смущенных социологов не сумели предложить внятного объяснения тому, что выглядело как явный перевес в пользу Хамфри в последние дни кампании.

Где-то около двух часов ночи со вторника на среду я стоял с Хартом в холле у гостиничного пресс-центра, когда мрачного вида студент-агитатор схватил его за руку и спросил: «Что случилось?»

«Что ты имеешь в виду под словами “Что случилось?” — отрезал Гэри. — Мы победили, черт возьми! А чего ты ожидал?»

Молодой доброволец уставился на него, но не успел ничего сказать, потому что Харт опередил его: «Чего ты здесь стоишь? Пора отправляться в Нью-Йорк. Там есть работа, которую нам надо сделать».

Парень помедлил, затем его лицо озарила улыбка, и он ринулся в пресс-центр, где на халяву разливали пиво и никто не заводился от неудобных вопросов типа «Что случилось?».

* * *

Но вопрос остается, и ответ на него слишком важен, чтобы можно было просто отмахнуться от него, сказав: «Мы победили». Все верно, и многие люди назвали это Великой победой — что тоже было в каком-то смысле верно, — но в узком кругу тех, кто руководил кампанией Макговерна, никто не испытывал эйфории. Ничего плохого в самих результатах не было. Все «очень убедительно», как сказали они. «Абсолютно определяюще». И, кроме того, это предрешило победу в выдвижении на пост президента, ведь 271 делегат от Калифорнии даст Макговерну в Майами достаточное количество голосов, чтобы победить в первом же туре голосования.

Что и произошло, хотя и не без некоторых неожиданно возникших проблем и неприятных последствий, но когда в четверг утром, 14 июля, солнце взошло над океаном и осветило Майами-Бич, Джордж Макговерн был на коне. Несмотря на оппозицию крупных профсоюзов и партийных боссов, именно он выступит против Никсона в ноябре, хорошо это или плохо… И чтобы облегчить боль тех, кто полагал, что это определенно плохо, Макговерн потеснился на своей колеснице ради амбициозного молодого политика из Миссури по имени Томас Иглтон, сенатора, избранного на первый срок, и католика по происхождению, известного как друг профсоюзов, а также — даже Макговерну — как человек, который не возражает время от времени опрокинуть 13 или 14 коктейлей. Единственной другой его отличительной чертой в то время было откровенное и всепоглощающее желание не упустить Главный шанс своей жизни. Сенатор Иглтон был одним из двух «возможных кандидатов» на пост вице-президента в списке Макговерна, кто не возражал рассказать любому, кто бы его об этом спросил, что он готов и желает получить это назначение. Другим был муж сестры Теда Кеннеди Сарджент Шрайвер, хороший друг мэра Дейли.