Исследование истории. Том II - Арнольд Тойнби

Были случаи, когда какой-то один язык и какая-то одна система письма заставляли отступить с поля битвы всех своих соперников еще до установления универсального государства. В египетском «Среднем царстве», например, должны были пользоваться классическим египетским языком и иероглифической системой письма. В Японии эпохи сёгуната должны были пользоваться японским языком, а система письма частично была отобрана из китайской[387]. В Российской империи должны были пользоваться русским языком, а система письма была великорусской разновидностью славянской версии греческого алфавита. Однако эта простая ситуация не была чем-то обычным. Гораздо чаще строители империй оказывались в области официального языка и системы письма не перед совершившимся фактом, но перед трудным выбором между множеством соперничающих кандидатов.

В этих обстоятельствах большинство строителей империй пускают в официальное обращение свой родной язык, и если он не имел до сих пор графического изображения, то они заимствуют уже готовое или создают в этих целях новое. Действительно, были случаи, когда строители империй отказывались от своего родного языка в пользу другого, уже использующегося в качестве lingua franca в их владениях, или даже в пользу восстановленного классического языка. Однако наиболее обычным случаем является тот, когда строители империй пускают в обращение свой национальный язык и систему письма, не давая им какого-либо исключительного права.

Эти общие утверждения теперь можно проиллюстрировать обзором фактов.

В древнекитайском мире эту проблему решил характерным для него радикальным образом Цинь Шихуанди. Основатель древнекитайского универсального государства пустил в исключительное обращение ту версию китайских письмен, которая официально использовалась в его собственном родовом государстве Цинь. Тем самым ему удалось приостановить слишком далеко зашедшую к концу предшествующего «смутного времени» тенденцию каждого из «борющихся царств» развивать местную систему письма, понятную лишь отчасти для образованных людей за пределами этих местных государств. Поскольку древнекитайские письмена были «идеограммами», передающими смысл, а не «фонемами», представляющими собой звуки, то результатом действия Цинь Шихуанди явилось наделение древнекитайского общества единообразным визуальным языком. Этот язык продолжал служить (несмотря на то, что разговорные языки разделялись на непонятные друг для друга диалекты) средством экуменического общения для небольшого меньшинства, которое могло научиться читать или писать на нем — точно так же, как в современном западном мире арабские цифры передают один и тот же смысл на бумаге для народов, которые в устном общении называют числа разными названиями. Однако, как показывает эта аналогия, стандартизация Цинь Шихуанди древнекитайских письмен не смогла устранить вавилонского смешения языков, поскольку не было иных сил, способных работать в пользу единообразия не только системы письма, но и языка.

Стандартизация древнекитайских письмен, возможно, была предвосхищена неизвестным основателем минойского универсального государства. Хотя ни одна из систем письма, использовавшихся в минойском мире, не была дешифрована в то время, когда писалось это «Исследование»[388], их последовательность свидетельствовала о революционной реформе в искусстве письма. При переходе от среднеминойского II к среднеминойскому III периоду две отдельные иероглифические системы письма, появившиеся одновременно в начале предыдущего периода, неожиданно и полностью были вытеснены одной новой линейной разновидностью письма (линейное письмо А)[389]. Из истории сирийского общества мы узнаем, что у Цинь Шихуанди был двойник в лице омейядского халифа Абд аль-Малика (правил в 685-705 гг.)[390], который в качестве официального средства ведения государственных записей заменил арабскими языком и письмом греческие в бывших римских провинциях Арабского халифата и пехлевийские — в бывших сасанидских провинциях.

Теперь мы можем перейти к некоторым примерам более часто встречающейся практики использования универсальным государством нескольких официальных языков и систем письма, включая собственные язык и систему письма строителей империи.

В Британской империи в Индии родной английский язык строителей империи в определенных целях заменял персидский — официальный язык, оставленный в наследство моголами. В 1829 г., например, правительство Британской Индии сделало английский средством своей дипломатической переписки, а в 1835 г. — языком высшего образования. Однако когда в 1837 г. был предпринят последний шаг к лишению персидского языка его официального статуса в Британской Индии, местное колониальное правительство не ввело английский во всех других целях, которым прежде служил персидский. В ведении юридических и финансовых дел, которые лично касались индийцев всех национальностей, каст и классов, персидский был заменен не английским, а местными диалектами. Санскритизированный диалект хинди, известный как хиндустани[391], фактически был создан британскими протестантскими миссионерами, чтобы снабдить индусское население Северной Индии дубликатом персизированного диалекта хинди, известного как урду[392], который индийские мусульмане уже создали для себя. Это человеческое и политическое решение воздержаться от злоупотребления политической властью, связанного с исключительным использованием иностранного языка чуждых строителей империи, возможно, частично объясняет тот замечательный факт, что когда 110 лет спустя потомки этих строителей империи передали свое правление в руки потомков их индийских подданных, то в обоих многоязычных государствах-наследниках было воспринято как нечто само собой разумеющееся то, что английский язык остался, по крайней мере, временно, в употреблении для целей, которым он служил при Британской империи.