Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

– Иногда я представлял, что он возвращается к жизни, чтобы я мог посмотреть, как он умирает. Становилось легче.

Теперь Харрохак опустилась на колени рядом с призраком некромантки Седьмого дома и старательно царапала заклинания тупым концом иглы. Все, кроме Харроу, позволили Абигейл нарисовать у себя на ладонях знаки. Харроу не скоро поняла, что это контрзаклинания, которые ей не нужны. Остальные были мертвы. Она пока оставалась живой.

Дульси решила, что Харроу смотрит на нее с любопытством из-за отсутствия трубки, постучала себя по ноздре и весело сказала:

– Мы решили, что она мне больше не нужна. Я почти не испытываю проблем с дыханием. Мы с Абигейл предположили, что здесь мы можем устанавливать собственные правила – до определенного предела. Поэтому мне не так и плохо.

– Это бы объяснило, почему на тебя действовали физические стимулы. Почему тебе нужна была еда, почему ты испытывала боль.

– Да, я всегда верила, что, пока я сплю по восемь часов, делаю растяжку и не думаю о плохом, хуже не станет, – сказала адептка и улыбнулась растерянной улыбкой, от которой на щеках появились ямочки. Эта улыбка была единственным, что Цитере удалось спародировать хоть с какой-то точностью.

– Пал всегда говорил, что я буду его смертью, – сказала она, – так и вышло. Мы так никогда и не встретились. Я никогда не покидала Родос в реальности. Какой кошмар. Ты же убила ликтора?

– Да.

– Быстро?

– Быстрее, чем она заслуживала, – ответила Харроу.

– Она проткнула Протесилая, а он даже не успел достать клинок из ножен, – сказала Дульси и нацарапала очередное заклинание. – А потом начала задавать мне вопросы. Кто мои друзья. Достаточно ли хорошо я себя чувствую, чтобы появляться на публике. Замужем ли я. Я много всякой хрени ей порассказала, – закончила она. – Я знала, что она собирается занять мое место. Думала, хотя бы Камилла догадается, что что-то не так… не повезло. Я даже не помню, как умирала. Думаю, это было мило с ее стороны.

На ее лице, измученном раньше времени, покрытом морщинами от боли и забот, не было недовольства. Дульси Септимус со своими короткими кудряшками и нежными глазами при одном освещении казалась ребенком, а при другом выглядела старше Магнуса. В улыбке она демонстрировала белые зубки, и в этой улыбке не было ни тени жалости или снисходительности.

– Я не понимаю, почему ты здесь, – сказала Харроу, отбросив всякую осторожность, свойственную ее Дому. Честно объяснила: – Я тебя не знаю. Я почти не мстила за тебя. Ни ты, ни твой рыцарь ничего мне не должны.

– Протесилай здесь, потому что ничего не смог с этим поделать, – отмахнулась Дульси, поставила очередную свечу и без всякого стыда сунула руки под рубашку, чтобы согреть их об собственное тело. – Я его люблю, но он такой жалкий. Я даже не хотела, чтобы он ехал со мной в дом Ханаанский. Я ужасно себя чувствовала. Лучше бы он оставался дома с женой и детьми. Его жена делает гобелены, а сам он разводит цветы. Я жила у них на ферме после пневмонии, потому что кто-то решил, что тамошний климат мне полезен. Если я увижу еще хотя бы одну розу, я заору. Но теперь уже и не увижу. Не беспокойся о Протесилае. Он так невероятно, до тупости благороден.

– Но ты…

Улыбка Дульси стала свирепой. Губы приоткрылись, демонстрируя, что некоторые из очень белых зубов заострены на концах. Бледные глаза словно бы сделались раскосыми. Она больше не была томной, она стала живой, хоть и бездыханной, больше всего похожей на зловредного эльфа. Харроу вспомнила, что Паламед Секстус вел войну всей своей жизни, чтобы оправдать свое желание жениться на этой женщине.

– Преподобная дочь. Единственное, что не давало мне быть собой – боязнь смерти. А теперь я мертва. Я устала от роз и мечтаю о мести.

Она вытащила руки из-под одежды и занялась заклинаниями.

Круг закончили скоро. Работали все быстро и тихо. Когда они закончили, саркофаг был окружен огромным кругом туго переплетенных заклинаний и свеч-якорей. Абигейл была недовольна:

– Ненавижу работать с духами, когда мне нечем их кормить. А тут нет настоящей крови… нечем его приманить. Вот бы знать, к чему он крепится, с чем имеет танергическую связь и как он выследил тебя. Харрохак, ты не представляешь, кто это может быть? Какой-то из его символов что-то значит? Костюм, кровь, ружье?

В голове у Харроу до сих пор творилось черт знает что, но она хотя бы перестала блуждать в потемках. Память подарила ей маленький факел, позволяющий осветить беспорядок. Она вспомнила яркие символы Когорты. Пехотный меч стандартного производства. Двуручник.

– Меч, – ответила она. – Это меч Гидеон. Но все остальное… нет.

– До нее меч принадлежал кому-то другому?

– Мне об этом неизвестно. Агламена попросила выдать его из арсенала Дрербура, я подписала приказ. Коробку даже не разворачивали.

Факел помогал мало: она отчаянно разбрасывала по сторонам кучи мусора из собственного мозга.

– Я много лет ненавидела этот чертов меч. Не знаю почему. Просто он был… зловещий. Я часто думала, что его лезвие станет последним, что я увижу в жизни. Не знаю, – растерянно закончила она.

– Ничего, я и с меньшим справлялась, – подбодрила ее Абигейл. – Давай на край. Ты с Дульси, я свяжу Магнуса с Протесилаем. Есть еще Ортус.

– Ортус не должен сражаться.

– Он очень хочет. И я уверена, что сражения не будет. Готова?

У Харроу болели губы. Они у всех потрескались и кровоточили, но у нее и Ортуса кровь на губах смешалась с осыпающейся краской в серо-розовый узор. Она кончиком языка ощупала отстающие чешуйки кожи на нижней губе. Потом посмотрела в доброе лицо покойной Абигейл Пент и сказала:

– Я перед тобой в долгу. Ты многое мне дала, в обмен на почти ничто.

– Ой, Харроу, бога ради. Я обожаю совать нос в чужие дела. – Она улыбнулась. – Не благодари меня за то, что я и сюда влезла. Ты попросила меня прийти, я пришла. Я понимаю, что ты сделала это не специально, но мне нравится думать, что частица твоей души увидела, что у тебя беда и, ну, подумала, что хорошо бы Абигейл Пент была рядом. Чтобы быть психопомпом, необходимо развитое эго. Спасибо, что позволила мне быть с тобой.

И она сделала очень изящный реверанс. Харрохак поклонилась в ответ и услышала, что говорит:

– Да благословит тебя и твоих близких тело Запертой гробницы, Пент, – и она действительно этого хотела.

– А ты знаешь, что там? – Глаза Абигейл блеснули.

– Да, – ответила Харрохак, кашлянув.

– Это страшная тайна?

– Да.

– Обожаю гробницы! – сказала некромантка Пятого дома. – Ладно. Занавес поднимается. По местам!

В гулкой металлической тишине все заняли свои места по периметру диаграммы. Харрохак запустила руки в запасы Ортуса и стояла в куче хрустящих, идеально измельченных костей. Она смотрела, как Абигейл и Магнус на цыпочках идут к своим местам, обходя все линии, которые могли бы задеть, и как они поворачиваются и серьезно целуют друг друга. Такое проявление интимности ее не смутило: на самом деле смотреть на семейную жизнь вблизи оказалось даже интересно. Некромантов, вступающих в брак с собственными рыцарями, многие критиковали. Какой бы путь ни избрали Абигейл с Магнусом, им пришлось нелегко. Она знала, что брак предшествовал рыцарству. Возможно, именно поэтому ситуация казалась обоим менее извращенной. Они поцеловались коротко и целомудренно, как дети. Магнус коснулся ее щеки и тихо сказал: